Я отключаюсь от него, ложусь и погружаюсь в губку. Избавляюсь от забот. Я наслаждаюсь восхитительной болью, которая просочилась в мои кости благодаря Илриту. Хотя мне больше не нужен сон, я не думаю, что это помешает мне сегодня помечтать. Мои глаза закрываются. Я провожу рукой по своей груди, чтобы провести ладонью по животу. Даже без него внутри меня уже все горит.
Пальцы скользят дальше вниз и оказываются между бедер. Я делаю ленивые круговые движения средним пальцем, вздыхаю второй раз, погружаясь в себя и в это движение. Я думаю о том, как он чувствует себя во мне, под мной. Его бедра сталкиваются с моими. Наши дыхания и стоны — это песня, созданная нами самими. Другой рукой я хватаю себя за грудь, тяну, кручу, дразню, как это делал его язык. Я увеличиваю скорость, и мои бедра слегка выгибаются от потребности.
Сквозь тяжелые веки я замечаю движение и мгновенно отдергиваю руки от тела. Холодный пот заливает меня, пытаясь заглушить нарастающий жар. К счастью, он не успевает погаснуть, как мой взгляд быстро фокусируется на человеке, парящем в проеме моего балкона.
Вот он. Во всей своей красе. Я расслабляюсь.
Илрит смотрит на меня так, словно хочет поглотить меня целиком. Поглотить меня по одному восхитительному кусочку за раз. Без слов он скользит ко мне и усаживается рядом.
— Не мешай мне. — Голос у него шелковый, а его рука ложится поверх моей между ног. Другая его рука скользит за мою шею и удерживает мою голову, пока он медленно целует меня. Каждое скольжение наших губ уносит меня за грань разумного.
Никогда еще такой простой поцелуй не казался мне таким восхитительным. Такой запретный и в то же время отчаянно необходимый. Он отрывается от меня как раз в тот момент, когда я пытаюсь проникнуть языком в его рот. Сдвинувшись, он прижимается своим виском к моему; слова, которые он произносит, как будто шепчут мне на ухо.
— Я уже говорил тебе однажды, что хотел бы поклониться алтарю твоих бедер. Ты помнишь?
— Помню, — говорю я. Он колеблется, изучая выражение моего лица. — Это было на пляже, когда мы в первый раз отправились туда, — добавляю я, чтобы доказать ему, что я действительно помню. Он пытается понять, здесь ли еще та женщина, с которой у него связаны эти воспоминания. Несмотря на все остальное, чем я стала, и многое, чем я не являюсь.
— Да. Итак, сегодня я пришел, чтобы продемонстрировать свою покорность тебе.
По моему телу поднимается румянец, но не от смущения. Он продолжает целовать мое лицо и шею, а наши руки снова начинают двигаться. Илрит слегка отстраняется, и я встречаюсь с ним взглядом. Я хочу, чтобы он наблюдал за тем, как я достигаю вершин наслаждения. Каждая нежная ласка и поворот моих пальцев становятся еще лучше от давления его руки на мою.
Его губы достигают моей груди. Он оттягивает зубами скудный лоскуток ткани и обхватывает пик моей груди. Я откидываюсь на спинку кровати, наклоняюсь к нему, жажду его. Большего.
Мои мысли в тумане, но они приятны. Я не обращаю внимания ни на что, кроме него и ощущения его тела рядом со мной.
Я отпускаю грудь, чтобы коснуться его лица, когда он отстраняется и переходит на другую. Он делает паузу и смотрит на меня со всем восхищением, какое только может быть в мире. Он смотрит на меня так, как будто любит, хотя я знаю, что он не может этого сделать, потому что мы оба знаем свою судьбу. Мы оба знаем, какая судьба нас ждет.
Но в этот момент мне все равно, и, думаю, ему тоже. Он здесь, со мной. Не потому, что он хочет что-то взять, потому что я уже отдала все, что у меня осталось. Я отдала ему свое тело. Я отдала ему свои мысли. Я променяла на него свою жизнь. Он больше ничего не может получить от потакания мне. Нет никаких других обещаний, которых он мог бы добиваться.
Нет, я должна верить, что он здесь, потому что хочет быть здесь. Ни больше, ни меньше. Идеально по-своему. Если я всегда оценивала себя в контексте того, что я могу дать другим, определяя свою ценность в терминах того, что я могу предложить, то мысль о том, что он хочет меня без каких-либо других скрытых мотивов, — это самое привлекательное, что я когда-либо знала.
И я хочу его в равной степени. Этой мысли в сочетании с постоянным движением его пальцев достаточно, чтобы я переступила через край, чтобы мои ногти впились в его плечо, а грудь прижалась к нему, когда я взлетаю с кровати и на несколько блаженных мгновений отрываюсь от своего тела.
— Теперь я их слышу, — говорю я, глядя в Бездну. Сегодня Бездна смотрит на меня в ответ. Жду. С каждой неделей все более нетерпеливая.
— Что слышишь? — спрашивает он, сидя рядом со мной. Он нежно поглаживает мою руку, словно желая напомнить себе, что я все еще здесь.
Я бы нигде больше не была. До летнего солнцестояния еще две недели. Меня еще нельзя отправлять в Бездну. Но скоро.
— Песни мертвых, — отвечаю я.
Он долго молчит. Я думаю, не вызвала ли эта информация у него недовольство. Наконец:
— На что они похожи?
— На крики.
Тепло его рук напоминает давно забытый дом. Его прикосновение — это блаженство и комфорт. Это не похоже на гимны, которые я пою днем. Ночью мы с Илритом поем другую песню. Полностью нашу, но в гармонии с песнями Крокана и Леллии.
Он проводит пальцем по моей ключице. С каждой ночью его прикосновения становятся все более отдаленными. Он касается кончика моего подбородка, приближая мое лицо к своему. Он наклоняется и сладко целует меня. Долго.
Я сдвигаюсь, отвечая на его потребность своей собственной. Это единственное, что я знаю в мире, — его потребность. Это желание.
Илрит отстраняется от поцелуя и трется своим носом о мой. Мы плывем по комнате, невесомые, несомые потоками блаженства.
— Я знаю, ты решилась... но я не могу не желать, что есть еще другой путь. Если бы я мог занять твое место в качестве жертвы, я бы это сделал.
— Ты не можешь. — Я улыбаюсь, немного грустно... потому что я чувствую в нем печаль, даже если мне трудно сейчас полностью ее осознать.
— Я знаю. И...
— Ваше Святейшество? — прерывает меня другой голос. Это молодая женщина, которая регулярно навещает меня.
Илрит отпускает меня, и мы расходимся в стороны, когда она входит. Ее глаза метались между нами, выражая неодобрение. Она ничего не говорит, пока песней рисует на моей плоти. Затем она слегка кивает головой и быстро уходит.
— Мне кажется, я ей больше не нравлюсь. — Сначала я показалась ей немного влюбленной. Но это померкло.
— Лючия беспокоится обо мне, вот и все. — Он вздыхает и проводит рукой по ореолу своих золотистых волос. — Ты же знаешь, какие бывают сестры.
— Не знаю.
Он застыл на месте. Широко раскрытые глаза смотрят в пустоту. Мужчина выглядит так, словно его ударили ножом в живот.
Я подплываю к нему и кладу ладони ему на грудь. Прикосновение его кожи наполняет мое сознание нотами, которые лопаются, как пузырьки в летний день. Симфония звука и восторга.