Мужчина, который рисовал музыку вокруг меня, теперь плывет надо мной. Слои серебристой ткани вокруг его плеч вихрятся и сплетаются. Он обращается к залу, поворачиваясь по ходу речи.
— Сегодня день пятилетнего летнего солнцестояния. День, когда мы должны принести Лорду Крокану подношение, как он того требовал. Кто принес нам это подношение?
— Я. — Мужчина с бледными светлыми волосами плывет над остальными. Как только я смотрю на него, все остальное отступает.
В глубине сознания звучит медленная, нежная мелодия. Ее поет одинокий певец, где-то глубоко в моей душе. Песня, которая предназначена только для меня...
И для него.
Кто он?
— Герцог Копья, расскажите нам о предложении.
— Виктория — уважаемая женщина. Женщина, которая пожертвовала многим, чтобы быть здесь. Она поклялась мне своей жизнью, всем, что она есть, что она принесет мир в ярость Лорда Крокана. — Пока он говорит, каждый импульс моего сердца пытается притянуть меня ближе к нему. Оно умоляет меня покинуть место, где я сижу, и плыть к нему. Обнять его...
Странно.
— Как и предсказывал мой отец, — снова заговорил первый мужчина с каштановыми волосами, — когда он общался со старым богом: Крокан хочет, чтобы женщина, богатая жизнью и руками Леллии, спускалась в Бездну только раз в пять лет.
В ответ на его слова в комнате раздается стук: деревянные копья ударяются о корни, выстроившиеся вдоль стен.
— Сегодня день проводов, день, когда мы передадим наши песни и наши пожелания жертве, чтобы она дошла до ушей нашего владыки Крокана. Мы приглашаем вас одарить ее своими благословениями. Завершить ее помазание. И подтвердить свою веру в старых богов, которым мы обязаны своей жизнью и смертью.
Мужчины уплывают, оставляя меня одного в центре комнаты. Я кусок мяса, предложенный для разделки. Все смотрят на меня голодными глазами и отчаянными взглядами.
Снова начинается пение, низкий гул на заднем плане. Как будто все одновременно тихонько бормочут. На этот раз нет ни слов, ни внутреннего смысла, насколько я могу судить. Я настолько сосредоточена на понимании песни, что не замечаю, что кто-то приближается ко мне, пока он не оказывается у пьедестала.
Это молодой человек, не старше семнадцати лет. Он склоняет голову и молитвенно сжимает руки над грудью. Сирена протяжно и одиноко поет. В этом гимне я слышу слова:
— Направь мою мать к ее покою. Позаботься о моем брате, который последовал за ней, поддавшись гниению. Пусть моря успокоятся и очистятся. Пусть Вечное Море станет океаном, в котором царят радость и покой. — Закончив, он держит свою руку передо мной. На моем плече появляется точка, которая охватывает всю его песню, затем он отходит.
Следующей подходит молодая женщина. Так же, как и юноша, она сцепляет пальцы рук перед собой и склоняет голову, прежде чем начать петь.
— Пусть наши поля будут благословлены теплыми и чистыми приливами. Пусть призраки не преследуют наши берега. Пусть ярость в твоем сердце, Лорд Крокан, наконец-то утихнет.
Ее метки появляются на мне в виде другого цвета — на тыльной стороне моих рук. Когда она в последний раз встречается с моими глазами, я выдерживаю ее взгляд. В ней есть что-то почти знакомое...
Она отпускает меня, и к нам подходит следующий человек.
Сирены и их личные песни, исполняемые только для меня, кажутся бесконечными. Одна за другой они появляются передо мной. Они поют свои отчаянные стихи, пронизанные печалью и тоской. Их прикосновения парят надо мной, и одним пальцем они перекладывают на мои плечи груз всех своих надежд.
Это сокрушительно.
Все они отчаянно ждут — умоляют — того дня, когда услышат эти сладкие слова, Все в порядке, вам больше не нужно беспокоиться. Вы в безопасности.
Я хочу сказать им об этом. То немногое, что я могу выжать из этих своих усталых костей, я хочу передать им. Я начинаю тихонько напевать в ответ на их пение. Затем я начинаю петь громче, вместе с ними. Я не произношу никаких слов, не пытаюсь проникнуться каким-либо намерением. Это их момент. Я не хочу отнимать его у них. Скорее, я хочу солидаризироваться с ними. Единственное, что мне хотелось бы сказать, если бы я вообще что-то говорил, Я слышу вас. Я вижу вас.
Часы тянутся. Один за другим они приходят ко мне. Снова и снова, и снова, и снова мне пишут их голоса. Мое тело как будто растворилось во всем многообразии цветов и звуков. Все неприятные ощущения, которые я мог бы испытывать от прикосновений незнакомых людей, уходят вместе с моим физическим сознанием.
Есть только наша торжественная песня. Наша общая молитва.
Мои проводы.
И тут же в комнате наступает тишина. Мое тело медленно возвращается ко мне. Я моргаю, глядя в потолок, на призрачные деревья, которые тянутся ко мне, как руки самой Леллии, протягивающие руки, чтобы обнять своих живых детей. Мой подбородок, следуя за движением глаз, опускается. Я не помню, как откидывал голову назад в песне. Не помню и этого человека со странной мелодией, которая бьется в такт его сердцу, когда он приближается.
Но сейчас он парит передо мной. Один его пристальный взгляд — и мир рушится.
Я снова хочу. Я снова чувствую. Воспоминания о нем не дают мне покоя, заземляя меня здесь, в этом месте. Как они и предупреждали. Он моя привязка к этому миру и всегда будет ею. Я знаю эту непреложную истину в своей душе.
Но вместо того, чтобы вызывать разногласия, он укрепляет мою уверенность. Он стал олицетворением всего того, за что мне еще предстоит бороться. Возможно, я не вспомню всех мужчин и женщин, которые были до меня и пели. Но я буду помнить его. Даже в самых дальних уголках Бездны, куда никогда не проникал солнечный свет, когда все остальное померкнет... останется свет, который он зажег в моем сердце. Счастье и радость, о которых я уже давно забыл.
Но как же его зовут? Этот вопрос жжет мой разум, пока он поет для меня, как я знаю, в последний раз. Он протягивает руку и проводит пальцем по воде, рисуя на моем теле, не прикасаясь к нему. То же самое он делает левой рукой. Потом правой. И снова. И снова.
Песня начинается тихо и одиноко, как и всегда. Но я наконец-то слышу в ней слова.
Я слышу историю о мальчике, который пытается быть достойным звания, которое ему досталось. О народе, за который он боится. Горе от того, что его дом... и его мать... исчезают.
Его рассказ переходит в настоящее, и голос меняется вместе с ним. В нем звучат трели счастья, протяжные ноты. Он встретил кого-то в этой сказке, которую он плетет из звуков, и никогда еще не было более счастливого голоса. Более радостного припева. Не знаю, поет ли он только для моих ушей, но я слишком увлечен, чтобы беспокоиться об остальных.
Пой для меня, говорит мое сердце. В последний раз, спой для меня.
Спой для меня, словно эхо повторяет он, так же, как и все эти месяцы назад.
И я пою.
Я возвышаю свой голос в унисон с его. Он протягивает мне руки, и я беру их, слегка дрожа. Мы плывем над воем сирен, через отверстие в потолке, которое заслоняли деревья анамнеза. Остальные следуют за нами; я не только чувствую, но и слышу их, когда они присоединяются к нашей песне. Но единственный голос, который имеет для меня значение, — это голос этого мужчины.