Я продолжаю спускаться сквозь мрак, тени и гниль. Глубоко под волнами меня подхватывает течение и тянет за собой. Оно тянет меня то в одну, то в другую сторону. Когда я прислушиваюсь к его желаниям, в глубине моего сознания раздается тихий шепот, который становится все сильнее по мере того, как я, без сомнения, приближаюсь к Крокану. Если же я двигаюсь в неправильном направлении, шепот становится слабее. Это похоже на детскую игру, в которой на волоске находятся жизнь и смерть, судьба целого мира.
Вдали появляется серебристый контур анамнеза, который я сразу же узнаю. И снова меня направляет Леллиа. Жизнь несет меня к смерти.
Я иду дальше, мимо анамнеза и последнего клочка света, который оно дает. Теперь действительно ничего нет. Море превратилось в холодную, холодную пустоту. Ничего, кроме гладкого камня и песка подо мной. Ни над головой, ни вокруг.
Страх пытается наброситься на меня, но я не позволяю ему завладеть моим решением. Вместо этого я напеваю, чтобы скоротать время, продолжая идти. Это переходит в пение, как будто я могу заполнить пустоту вокруг себя своим голосом.
Вместо того чтобы петь слова, начертанные на моей плоти, я пою что-то другое. Это та самая песня, которая связана с именем «Илрит» и «любовь». У меня такое чувство, что я слышала эту песню бесчисленное количество раз. Что она каким-то образом стала великим делом моей жизни. То, что, как я знаю в глубине души, несмотря ни на что, было правильным. Великое «да» в жизни, полной «нет» и фальстартов.
Минуты кажутся часами, которые превращаются в дни. Время сжимается под тяжестью всей этой воды. И все же, за мгновение, которое тоже кажется мгновением, я прибыла.
Глава 42
Я знаю, что у меня получилось, как только в голове зазвучит новая песня. В тексте нет слов, но я понимаю его так же ясно, как если бы кто-то посадил меня и задал прямой вопрос.
— Кто ты? — требует могучий голос в своей диссонирующей и одновременно гармоничной песне. Короткая пауза, а затем: — Ты не моя любовь.
— Я не Леллиа. — Хотя теперь я задаюсь вопросом: может быть, метки, сделанные на мне — те, которые, кажется, могут призвать и получить защиту, — это для того, чтобы обозначить меня как ее. Так я смогу ориентироваться в анамнезах, которые его окружают. Пройдите через охрану Крокана, чтобы попасть к нему на аудиенцию. — Но я здесь, чтобы служить тебе. Быть принесенной в жертву тебе, чтобы ты обрел мир.
— Значит, они снова потерпели неудачу. — Я не могу разглядеть Крокана в вечной ночи и тени, царящей здесь.
— Скажи мне, как они потерпели неудачу? — осмеливаюсь спросить я. Ты потерпела неудачу, тихий голос пытается подколоть меня. Несмотря на все остальное и все мои усилия. Меня почему-то недостаточно.
Вспышка зеленого света. Движение одновременно. Меня окружает тысяча извивающихся щупалец, сгустившихся из потоков и теней. Они сковывают меня своим гневом и яростью, блокируя все выходы. Зеркало корней Дерева Жизни.
— До восхода Кровавой Луны осталось совсем немного времени, и барьеры между мирами станут тоньше.
Наконец из темноты появляется старый бог. Он непостижимо огромен — это гора, а глаза у него зеленые, того же оттенка, что и редкая вспышка, когда гребень солнца опускается под горизонт моря на закате.
— Но, возможно, ты станешь достойным сосудом. — Щупальца смыкаются вокруг меня, взволнованные и злые. — Отдай ее мне. Прими ее в себя, человек, ее дорогое и такое хрупкое дитя.
Старый бог корчится. Щупальца бьют по морскому дну с такой силой, что под ногами появляются трещины в камнях. Кажется, что сам мир дрожит. Под ритм, созданный им самим, Лорд Крокан начинает петь. Мой разум, пустой, но наполненный гимнами старых богов, постигает смысл, если не дословные слова.
Он поет, обращаясь к далекому небу, которого не видел с тех давних, первобытных времен, когда жили боги, смертные и звери. Он говорит об одиночестве и тоске. О тысячелетнем ожидании того, кто был обещан.
Слова звучат негромко и медленно, их поют тысячи единых голосов. Когда Крокан поет, все духи и существа глубин замирают, чтобы присоединиться к нему. Они зовут... зовут...
Когда-то звали и меня.
Я моргаю, глядя на серебристый свет, который начинает собираться в воде, кружась внизу. Крокан продолжает удерживать меня на месте, медленно поднимая. Как будто я вещь, которую нужно преподнести — жертва во второй раз.
Возьми этот сосуд, говорит его песня. Прими ее как свою собственную.
Леллию. Мои глаза закрываются. Мое сердце поет вместе с ним. Столько боли и обиды. За что? Почему? Бездна была создана не из потрясений, не из травм, которые давным-давно нанесли земле. Но из океана слез, которые Крокан выплакал по своей жене.
По своей богине. Ушла.
На краю сознания я слышу ее дрожащие слова. В отличие от сущности, запертой в воспоминаниях анамнеза, которая была в основном ясной и достаточно сильной, эти слова хрупки. Как трепетный голубь со сломанным крылом.
Все в порядке, пытаюсь пропеть я в ответ. Я не понимаю, но все в порядке. Возьми меня. Сделай меня.
Нет — таков ответ.
Мои глаза распахиваются в ответ. В тот же миг серебристый свет и сила, скопившиеся вокруг моей формы, превращаются в звездный свет на темном море. Щупальца Крокана разжимаются, и я снова падаю вниз. Но приземляюсь я не с силой, а со вздохом.
Последняя песня Леллии покидает меня.
— Тебя... не хватило, чтобы освободить ее. — Крокан начинает отступать.
— Подожди-подожди! — Я вскакиваю на ноги. Бегу за ним, хотя мне кажется, что расстояние непостижимо велико. — Ты не можешь убежать от меня. — Ответа нет, только ощущение, что старый бог отступает все дальше и дальше. — Я отдала тебе все — свою жизнь, свои кости, свои воспоминания!
— А мы отдали этому миру свою сущность! — рычит Крокан, возвращаясь в силу. Гул в моем черепе вернулся. Он говорит тысячей голосов в песне. Тысяча языков, произносимых и непроизносимых, сгустившихся в звуковую какофонию. — Мы отдали все, чтобы ты и тебе подобные могли не просто выжить, но и процветать. Не говори со мной, человек, о жертвах.
— И поэтому ты требуешь собственных жертв? В качестве платы за все, что вы отдали? Возмездие? — Я опускаю ноги и смотрю на старого бога без тени страха. Что еще он может от меня потребовать? Нет ничего такого, чего бы я еще не потеряла или не отдала.
— Я не требую жертв. Я не знаю, в каком извращении люди, которые когда-то так любили и почитали меня, потребовали этого.
Я.… я тоже не знаю. Я пытаюсь найти объяснение в глубинах своего сознания. Но оно потеряно. Я не могу вспомнить, кто я, что я знаю и что я видела, и в то же время постичь старого бога.
— Единственное, что я хотел от тебя узнать, сможешь ли ты принять дух моей госпожи и тем самым освободить ее. Но смертная форма никогда не сможет заменить тебя, даже если ты помазана.