Корни растут все глубже.
Она погружается в землю. В камень смертного мира. Она опирается на жизнь, природу и магию. Но ее собственная сила начинает ослабевать.
Пойдем со мной, любовь моя, умоляет Крокан. Больше это место не для нас.
Я все еще нужна им. Еще немного, отвечает она. Все слабее и слабее, каждый раз сильнее, чем предыдущий.
Их дуэт продолжается. Он поет для нее, поднимаясь из тьмы. Тоскуя по свету. Тоска по ней. Крокан поет всеми голосами тех, кто был раньше, а Леллиа отвечает всеми голосами тех, кто еще не пришел.
Но она становится все слабее и слабее. Все слабее и слабее.
Вскоре дуэт превращается в соло.
Пойдем со мной, любовь моя, умоляет Крокан. Времени осталось мало.
Ответа нет.
Песня затихает. В груди все сжалось, в горле все пересохло. Глаза колют. Три тысячелетия тоски. Служение людям, которые уже не помнят и не понимают своих слов.
Рядом со мной Илрит обмяк, одной рукой закрывая рот, другой хватаясь за грудь, словно мог вырвать сердце. Я обнимаю его, и наше прикосновение облегчает разрывающую позвоночник тяжесть одиночества. Он издает протяжный горестный звук. Я не могу не отозваться.
Песня, которую мы поем, изменилась. Она по-прежнему наша собственная, но навсегда измененная грузом того, что мы видели. С тем, что мы теперь знаем.
— Я была неправа, — прошептала я. — Я ошибалась насчет вас. Насчет всего этого. Я думала, что вы, возможно, враги. Я думала, что ты держишь ее в плену. Но она сама решила остаться, даже зная, что это может означать для нее — продолжать изливать свою силу в этот мир... Все, чего ты хотел, — это освободить ее и вернуться к своим, чтобы спасти ее. — Я выпрямляюсь и смотрю на Крокана. Его изумрудные глаза сияют в ответ.
На свете есть хорошая любовь. Настоящая любовь. Любовь, которая дойдет до самой высокой горы или до глубин самого глубокого моря. Я знаю ее перед собой и знаю ее рядом с собой.
— Как нам это исправить? — спрашиваю я, когда Илрит обретает самообладание.
— На поверхности об этом никто не знает, — слабо говорит Илрит. — Мы понятия не имели.
— Потому что вы больше не слушали, — говорит Крокан почти громовым рыком. — Когда она кричала, вы не слушали. Когда она шептала, вы отвернулись.
— Это не было нашим намерением! — Илрит умоляет старого бога понять ее.
— Ваш народ продолжал требовать все больше, больше и больше, магия и жизнь вашего мира высасывались, пока от нее ничего не осталось!
— Как мы это исправим? — Я прорвалась сквозь двух мужчин с присущей мне свирепостью. — Теперь уже не важно, как мы сюда попали. Борьба за прошлое ей не поможет. Что нам теперь делать?
Крокан замирает, его изумрудные глаза возвращаются ко мне и становятся более задумчивым, хотя и по-прежнему напряженным.
— Через три года взойдет Кровавая Луна, а вместе с ней и последний шанс вернуть Леллию в царство вечности. Ты должен освободить ее до того, как это произойдет. Ибо после этого Завеса снова сгустится, и тогда таким, как мы, будет невозможно пересечь ее. Мы должны уйти во время этого сгущения, не позднее ночи Кровавой Луны, ибо после этого мы окажемся запертыми в этом царстве еще на пятьсот лет. Этого срока моя возлюбленная больше не переживет.
А ведь сирены присылают подношения лишь раз в пять лет... после меня и Илрита в Бездну не придет никто другой. Мы ее последний шанс.
— Она не выживет... — повторяю я, внимательно прислушиваясь к его словам. — Почему? Что причиняет ей боль?
Крокан смещается, давая жизнь водам вокруг нас.
— Она, как и я, не была создана для этого мира, когда пришло время смертных — когда Вэйл закрыл нам доступ к первозданной сущности космоса. Наши собратья ушли давно, но она пожелала остаться, чтобы присматривать за зарождающейся здесь жизнью.
— Я остался с ней, заботясь о ней, присматривая за ней и ее творениями, насколько это было в моих силах. Я пересек Вэйл и вернул силу нашему роду с той стороны... Но это могло поддерживать ее лишь очень долго.
— Первый Король Эльфов обещал, что как только наша сила будет закреплена в этом мире, из числа достойных смертных будет назначен новый хранитель, который будет следить за тем, чтобы ее дерево стало якорем жизни в этом мире, и тогда мы сможем уйти. Но их нет. И никогда не было. Теперь она чахнет и умирает; моя госпожа не переживет еще многих десятилетий. — Его боль и страдание раскалывают мой череп, вызывая пульсацию. Я стараюсь скрыть, что вздрогнул.
— Есть ли способ усилить ее? — спрашивает Илрит. Ему тоже трудно говорить. Наш разум не был создан для этого. Несомненно, благодаря защите помазания и, возможно, воле Крокана, наше сознание не разрушилось.
Щупальца смыкаются вокруг нас, возбужденные и злые.
— Неужели вы полагаете, что сможете найти решение божественной проблемы, которое не смог найти я, смертные? Что вы обладаете могуществом первого Короля Эльфов, молодого смертного, который общался с богами?
Давление внезапно становится непреодолимым. Я физически сглатываю, пытаясь перевести дыхание, расширить грудную клетку, чтобы образовалось достаточно пространства для логического мышления, не двигаясь. Как будто старый бог держит меня в удушающем захвате, не прикасаясь ко мне. Крокан, должно быть, чувствует это, потому что он ослабляет хватку.
— Я знаю, — говорит он мягко, почти извиняясь за свою вспыльчивость. Илрит тоже облегченно вздыхает. — Нет другого пути, нет другого способа спасти ее. Ее нужно освободить от Древа Жизни, иначе она умрет и унесет с собой этот мир. Жизнь нуждается в ее силе, чтобы существовать. Но если она останется здесь еще дольше, с той жизнью, которую она создала, это будет ее конец.
Несмотря ни на что, мир потеряет богиню жизни.
— Позволь нам вернуться. Даруй нам безопасный путь, и мы увидим ее освобожденной. — Сделав шаг вперед, я протягиваю руки, умоляя его понять пути смертных. Как заставить бога понять, как коротка наша жизнь? Как коротка она и как мало мы знаем? Истина среди смертных падает так же легко, как песчинки в песочных часах времени, теряясь в веках. — Как сказала моя любимая, над Бездной ничего этого не знают. Но мы можем стать посланниками, если ты благословишь наши умы и тела своей защитой и даруешь нам безопасный уход.
Крокан замирает, как бы обдумывая сказанное.
— Я пытался вразумить каждого из них, — с презрением говорит Крокан. — Святые люди, как они себя называют. Я пытался донести до них то, что должно быть сделано.
Я был прав. Герцог Ренфал общался со старым богом дольше, чем он предполагал. Но это еще не все...
— Герцог Ренфал пытался убить дерево, — шепчу я.
Крокан хмыкает, что похоже на «да».
— Что? — Илрит задыхается.