К нему присоединяются другие голоса, образуя хор, похожий на тот, что был в мою первую ночь здесь. Сколько времени прошло? Две недели, судя по луне? Время идет мучительно медленно и в то же время быстро, учитывая, что каждый мой день был заполнен разучиванием их слов и песен.
Я смотрю на траншею, но не вижу никаких признаков щупалец. Я прищурилась, пытаясь разглядеть в непроглядной ночи какие-нибудь смещающиеся тени. Но все равно ничего.
Воины не двигаются. Не слышно болтовни дельфинов. Но песня продолжается. Она накатывает, как волна. Торопливо и неистово, а затем внезапно обрывается в тишине. Голоса доносятся, кажется, со всего поместья. Далекие и в то же время близкие, как они звучат в моем сознании.
Вода неподвижна. В ней нет ни малейшего движения. Когда очередная тишина сменяется песней, кажется, что само море затаило дыхание.
Что-то не так.
Вспышка света заставляет мое внимание дернуться в одну сторону. Она исчезает в мгновение ока. Как светлячок, исчезающий в сумерках.
Без предупреждения рядом со мной возникает движение. Я вижу его уголками глаз. По позвоночнику пробегает холодок, дыхание перехватывает, когда две невидимые руки обхватывают его сзади. Я задыхаюсь.
Впервые мне кажется, что я не могу дышать. Вода тяжелеет в моих легких. Тяжесть. Тянет меня вниз, и вниз, и вниз...
Чарльз вернулся.
Я терпеливо жду его на берегу, пока он привязывает лодку. Прошло уже четыре недели — целый месяц. Дольше его никогда не было. Я практически подпрыгиваю от едва сдерживаемого волнения, что наконец-то снова увижу своего мужа, увижу другого человека.
— Мой дорогой! — Я бросаюсь к нему, как только он отходит от лодки, и обнимаю его за плечи. — Я так по тебе скучала!
— Хватит истерик, жена. Я только что приехал, дай мне немного перевести дух. — Он положил обе руки мне на бока и поставил меня на землю. Прочь. Как будто я игрушка, которую положили обратно на полку, когда она перестала быть забавной.
— Истерик? Я….
— Неужели человек не может выгрузить свои вещи, не подвергаясь нападению?
— Извини, — быстро говорю я. — Это было долгое время здесь... в одиночестве. И я...
— Ты хочешь сказать, что даже месяц не можете провести в одиночестве? — Он достает из лодки свою сумку. — Я принял тебя за более сильную женщину.
— Нет. То есть да. — Я беру протянутую мне сумку и перекидываю ее через плечо. — Конечно, могу. Я скучала по тебе, вот и все.
— Расскажи мне о маяке, — бодро требует он.
Не обо мне. О маяке. Но это его приоритет; это понятно... это то, что обеспечивает безопасность Тенврата. Конечно, он будет в центре внимания. В следующий раз он спросит обо мне, я в этом уверена.
— Все идет гладко. Никаких проблем. Колокол звонит каждые тридцать минут. Все механизмы синхронизации были смазаны и обновлены, проверялись в течение ночи, как вам угодно. Я даже почистила все сверху донизу.
Он замирает. Его рука, словно гадюка, вырывается наружу, захватывая мое лицо за подбородок и щеки, заставляя мои губы слегка морщиться от его захвата.
— Ты заходила в мой кабинет?
— Нет, — неловко отвечаю я.
Его рука расслабляется, и по лицу проскальзывает улыбка. Чарльз наклоняется и легонько целует.
— Хорошая жена. Надеюсь, ужин уже готов?
— Да, он уже начался, то есть скоро будет готов.
— Хорошо. Мужчине нужна домашняя еда и любящая жена, когда он возвращается. — Чарльз начинает обходить маяк.
— Как прошло путешествие? — спрашиваю я, следуя за ним.
— Все эти вопросы, неужели ты должна быть такой ворчуньей? Я устал. — Он вздыхает, бормоча себе под нос.
Я делаю вид, что не слышу слов. Но...
Вспышка света.
Далекий крик. Не мой собственный. А может быть, и мой? Я задыхаюсь, перевернувшись на спину.
Вода холодная, как лед. Черная, как смола. Я моргаю, думая, что меня ослепили. Но постепенно цвета и свет возвращаются в реальность. Мои уши снова слышат песню. Она медленнее, целеустремленнее. Ее ведет знакомый голос, который...
Прямо за мной.
Мощная фигура Илрита парит, излучая потустороннюю силу. В руках он держит посох из бледного дерева, который пульсирует слабым серебристым светом. Нити теней исчезают в потоках вокруг него, вода снова движется. Я смотрю на него, мое сердце все еще колотится от страха, а в желудке бурлит отвращение к образам, которые возникают за моими веками каждый раз, когда я моргаю. Что-то в моем выражении лица заставляет его слегка отстраниться. Медленно, словно стараясь не спугнуть меня, он опирает копье на одну из колонн балкона.
— Что ты сделал? — Наконец-то я нашла слова. Но они хриплые и тонкие. Слабые. Сморщенный.
— Рейф прорвал нашу защиту и проник в поместье, — говорит он. Извиняющийся тон прорывается сквозь суровость заявления. Его устрашающее присутствие ослабевает, когда он опускается на пол, чтобы встретиться со мной взглядом, хвост подгибается под него. Каждое его движение наполнено нежностью, от которой замирает мое бешено колотящееся сердце. — Оно искало тебя и пыталось вытравить твою душу и украсть тело.
— Здесь был... рейф? — Я ошеломлена.
— Я изгнал его. — Он показывает на копье, все еще медленными, целенаправленными движениями. — Я был достаточно быстр к тебе, чтобы не повредить твой разум или помазание. Но не настолько быстро, чтобы пощадить тебя... — Илрит сжимает руку в кулак. Это единственное, что выдает его гнев. — Он никогда не должен был прикасаться к тебе. Прости меня.
Я впиваюсь ногтями в коралл под собой. Ощущение прикосновения, давление воды на меня возвращает меня в настоящее.
— Спасибо, что успел, — пробормотала я. — Наверное, наших уроков было недостаточно. Ты был прав... я не готова к впадине.
На мгновение между нами воцаряется тяжелое молчание. Его отсутствие отрицания режет глубже, чем я ожидал. Я права, мы оба это знаем. Даже после двух недель работы я все еще слаба в этом мире. Все еще борюсь. Я зажмуриваю глаза, словно физически могу спрятаться от стыда.
— Виктория... — Мое имя — это шепот. Он мягко притягивает мои глаза к себе, удерживая мой взгляд напряженным взглядом. — Ты ведь помнишь, в каком состоянии я был, когда вернулся из впадины? Как трудно было вытащить меня обратно? — Я киваю. — Это было благословенно легко. Сопротивление любым пыткам, которые оно пыталось применить к тебе, говорит о твоей силе. Даже то, что рейф притянулся к тебе, в каком-то смысле хорошо: это говорит о том, что магия богов берет в тебе верх.
Илрит проводит рукой по моей щеке. Я вздрагиваю при виде мужской руки, тянущейся к моему лицу, и воспоминание о Чарльзе становится острым, как разбитое стекло. Он мгновенно отстраняется.
— Извини, — пробормотала я.
— Тебе не за что извиняться, — мягко говорит он. — Я знаю, каково это. Когда твои самые глубокие ужасы, твои самые затаенные сожаления вытягиваются наружу с изяществом расчленения.