Миновав свой бывший дом, Игорь позвонил у двери, обитой рваной черной клеенкой. Как хорошо знал он эту дверь и двор, через который только что прошел, темноватую площадку лестницы и нишу с кладовкой, с деревянными дверцами. Тут они хранили весла от лодки. Теперь ниша была без дверей. Наверное, их сожгли в блокаду.
Ему открыл Роман. Он втащил Игоря в комнату.
— Гошка! Ну дай на тебя посмотреть…
Они молча стояли друг против друга. Все, что связывало их — детство, школа, море и большая настоящая дружба, — с новой силой вспыхнуло в сердцах. Пережитое стремительно пронеслось перед глазами. Многое вспомнилось в эти секунды — и лодка «Волна», яхт-клуб, старая Мореходка, и плавание на «Товарище», и первая самостоятельная вахта…
— Жив, значит, «капитан великого плавания». Не думал тебя увидеть…
У Романа по щеке поползла слеза. Он недовольно вытер ее рукавом. Роман смотрел на похудевшее лицо Игоря, на тонкую шею, вылезавшую из воротника рубашки, на седые виски и думал: «Сколько ты, брат, выстрадал. Хоть бы здесь тебе жилось хорошо…»
Игорь улыбался, счастливый от сознания, что вот теперь, кажется, он получил все обратно… Все, о чем мечтал, даже Ромку.
Еще мгновение продолжалось молчание, потом друзья обнялись коротким мужским объятьем.
— Жив, — запоздало сказал Игорь. — Жизнь начинается снова… Только вот… Мама умерла за несколько месяцев до моего возвращения… Мать — единственная, кого не могла мне вернуть судьба. Как у тебя?
— Хорошо. Ты с Валей познакомился? Видел, какая она у меня?
Микешин кивнул.
— Познакомился. Понравилась.
Роман с грустью смотрел на друга, на его седые виски.
— Да… здорово они тебя… Килограммов шестьдесят весишь? И седой совсем. Ну, ничего, все придет в норму.
— Поседел в первый день войны. Сначала борода, потом волосы…
Игорь погладил ордена на груди Романа.
— Герой! Прямо не верится, — с хорошей завистью сказал Игорь. — О Сахотине знаешь? Остался. Не захотел возвращаться.
— Слышал. Помнишь, что я говорил о нем еще в Мореходке? Негодяй. Ладно, Гоша. Стоя — это не разговор. Жаль, Валентины нет. Ну, ничего…
Сейчас я все сооружу сам. Сядем, и вот тогда…
— А как твои старики?
— Здоровы, живут на Урале. Заезжал к ним в прошлом году. Они, может быть, приедут сюда, когда будет полегче. Пока я буду накрывать на стол, рассказывай, как же ты там жил.
Роман ушел на кухню.
— Как жил? Лучше, чем тысячи военнопленных, хуже, чем интернированные других национальностей. Немцы создали нам специальный режим… Ну хорошо, все по порядку. Двадцать второе июня застало нас в Штеттине. Пароход грузился. Но еще за десять дней до начала войны немцы перестали выпускать наши суда из порта. Под разными предлогами. То на фарватер англичане набросали мины, то заняты тральщики для вывода судов, то военное командование запретило движение по каналу…
Задерживали погрузку, не давали рабочих. В общем, как могли, тянули резину. Утро двадцать второго выдалось тихое, жаркое. Я проснулся рано. Посмотрел в иллюминатор — по берегу у трапа шагает солдат с автоматом. Раньше этого не было. Ну, думаю, ладно — военное время. Не успел я умыться, как слышу топот, крики… Выскочил на палубу, а там полно немецких военных моряков. Сразу я ничего не понял, но тут прибежал стармех: «Машинное отделение, говорит, занято фашистами. Наших всех выгнали из машины».
Солдаты привели Виталия Дмитриевича Дрозда, моего капитана. Офицер кричит: «Спустите советский флаг, капитан. Война. Ваше судно захвачено как приз».
Война! Как будто что-то полыхнуло перед глазами. А мать, жена, сын, Ленинград? Как они там будут без меня? Первое время я совсем растерялся. Уж больно все было неожиданно. А Дрозд очень спокойно сказал:
— Флага не тронем. Военный приз захватывают в море, а это грубое насилие. Я заявляю протест.
Немцы сорвали флаг сами. Тяжелые минуты. Наш флаг! Я чуть не разревелся. Да и не один я. У людей, стоявших на палубе, текли слезы. Не успели мы прийти в себя, как подъехал грузовик с эсэсовцами. Что тут началось! Нас загнали по каютам. Кладовки грабят, продукты рассовывают по карманам, по шкафам шарят. Дали пять минут на сборы. Орут, толкают, угрожают. Посадили в грязные самосвалы и повезли. Начались наши скитания по гитлеровским лагерям. Сначала в Штеттине, потом в Берлине — все обещали обменять на немцев, оставшихся в Советском Союзе. Мы надеялись, ждали, ох, как ждали…
— У нас, кажется, ни одного немца не осталось. Все убрались под разными предлогами недели за две до начала войны, — сказал из кухни Роман. — Да и немецких судов не было в порту. Ну, дальше.