Роман распечатал пачку сигарет, закурил и протянул ее Багликову.
— Хотите?
— Нет уж, благодарю. Курите сами. Я как-нибудь нашими обойдусь.
Роман взглянул на заместителя и все понял. Он бросил сигареты на стол, лицо его снова стало официальным.
— Ладно. Давайте мне телефон товарища, который занимается моряками, вернувшимися из Германии.
Багликов назвал номер и ушел.
Роман поднял трубку. Он, волнуясь, говорил о том, что нельзя снимать сейчас людей с судов, что моряков нехватает, что эти люди «золотой фонд» пароходства. На другом конце провода терпеливо слушали, потом приятный мужской баритон с сочувствием сказал:
— Мы понимаем, но помочь пока ничем не можем.
Роман уехал из пароходства с тяжелым чувством.
Ежедневно приходила Женя. Она стояла в дверях и в комнату не заходила. В глазах ее светилась надежда.
— Ну что, Рома?
Он брал ее руки в свои. Хотелось утешить, сказать что-нибудь такое, от чего ей стало бы легче. Но надо было говорить правду.
— Пока ничего не известно, Женька. Скоро коллегия, поеду в Москву, уверен, что мне удастся… Все будет хорошо. Ты ему сейчас ничем не поможешь, а тебе… Тебе надо что-нибудь? Мы с Валей все сделаем.
Она отрицательно качала головой.
— Ничего пока. Спасибо.
Он понимал ее. Четыре года она провела в ожидании. Надеялась, теряла надежду… От Игоря не было никаких вестей. И вдруг радость! Живой, целый вернулся…
Через неделю Романа вызвали на коллегию. Перед тем как уйти из пароходства домой, он зашел к начальнику политотдела.
— Ну вот, сегодня еду, Алексей Васильевич, — сказал Роман, тяжело опускаясь в кресло. — Буду доказывать нашу правоту.
Начальник политотдела пристально посмотрел на Романа.
— Поезжай, Роман Николаевич. Помни, что я полностью на твоей стороне. Очень жалею, что не разобрался во всем раньше. Беда, что я не эксплуатационник. Трудно тебе там придется. Поезжай. Успехов тебе.
Они обменялись крепким рукопожатием.
Первое, чем Роман решил заняться в Москве, было дело Игоря. Прямо с вокзала он поехал в центр. В большом красивом здании бюро пропусков он долго сидел перед закрытым окошечком. За деревянной дверкой дежурный кому-то звонил, называя его фамилию вполголоса. Наконец дверка со стуком распахнулась, дежурный позвал:
— Сергеев! Возьмите пропуск. Не забудьте подписать при выходе.
Роман ждал против двери с номером 236 — кабинет, который был помечен в его пропуске. Дверь открылась. Роман увидел плотную фигуру военного.
— Товарищ Сергеев, прошу.
Подполковник — Роман различил погоны — прошел за стол, подвинул к себе папиросы и вопросительно посмотрел на него.
— Слушаю вас.
— Я пришел узнать о капитане Микешине, которого арестовали месяц назад по неизвестным причинам. Вы, конечно, в курсе дела?
Подполковник заглянул в какой-то листок.
— Да, в курсе, Роман Николаевич. Против него имеются материалы. Он вел себя в Германии скверно.
— Этого не может быть, — твердо сказал Роман.
— Мы допросили свидетелей. К сожалению, они подтверждают. Правда, я не совсем верю этим показаниям. Сейчас, сразу после войны, люди склонны к преувеличениям. В деле Микешина еще много неясного. Надо разобраться. Надеюсь, вы понимаете, что я говорю с вами как с руководителем пароходства, лицом, облеченным доверием…
— Товарищ подполковник, давайте я расскажу вам о Микешине? — Роман закурил. — Микешина я знаю с детства…
— Вот как? Это интересно, — оживился подполковник. — Говорите.
Роман начал подробно рассказывать об Игоре, о его матери, о том, как они с Игорем учились в школе, в Мореходке, где и на чем он плавал.
Подполковник слушал, понимающе наклонял голову, иногда делал пометки в блокноте. Роман притушил в пепельнице папиросу и сказал:
— Я прошу приобщить к делу и мое мнение, участника Отечественной войны, коммуниста. Я ручаюсь за Микешина. Готов нести за него партийную ответственность.
Подполковник с любопытством посмотрел на Романа.
— Мы, — сказал подполковник, — ценим ваши заслуги, Роман Николаевич, но… люди под влиянием голода, мучений, унижений меняются. Мы еще не знаем всего… Все выяснится, образуется…
— Когда я мог бы увидеть капитана Микешина? — спросил Роман.
Подполковник развел руками:
— Вероятно, после окончания следствия. И потом… Учтите, если Микешин ни в чем не виноват, он будет отпущен.
Подполковник взял пропуск, повертел в руках, внимательно, как-то по-новому, доброжелательно посмотрел на Романа и не торопясь подписал.
— До свидания, Роман Николаевич. Вы надолго в Москву?