— Не сердитесь, Игорь Петрович, на нас. Надо было разобраться. Хороший у вас друг, между прочим…
— Какой друг?
— Роман Николаевич Сергеев.
— Разве знакомы?
— Немножко…
Откуда ты его знаешь? Мне он этого не сказал, все улыбался. В общем, правда победила…»
Письмо было длинным, бессвязным и радостным. Роман бросил листки на стол.
«Эх, Гошка, Гошка, — подумал он. — «Капитан великого плавания». Вечно у тебя в жизни какие-то «траболсы». Выпью-ка я за твое здоровье хорошую рюмку. Сегодня — стоит».
Механики закончили ремонт в срок. «Никель» вышел в рейс. Судно направили в Кандалакшу за прессованным сеном.
— Опять в Кандалакшу, — ворчали в команде. — Хоть бы в Архангельск сходить.
Погода выдалась тихая. «Никель» весело бежал по гладкому серому морю. В ходовой рубке было так тесно, что Роман с непривычки все время задевал то за угол штурманского стола, то за нактоуз компаса, то цеплялся за ручку двери. После «Гурзуфа» все казалось игрушечным. Но, в общем, капитану было приятно вновь почувствовать под ногами дрожащую палубу, услышать постукивание дизеля, а перед глазами увидеть бескрайнее море, далекую линию горизонта. Как-то отошли на задний план все неприятности последних месяцев, и только мысль об Игоре не давала ему покоя. Что еще предпринять в его защиту? Кажется, он сделал все, что мог. Оставалось только ждать.
Без всякого сожаления капитан вспоминал время своего пребывания на посту начальника пароходства. Но возмущение тем, что не захотели исправить вред, наносимый делу неправильным планированием, желанием отрапортовать цифру побольше, намерением уволить хороших работников, не проходило. Здесь он считал себя правым и не понимал, почему же все-таки восторжествовала косность, рутинерство, показуха? Ведь на коллегии было много знающих, умных и честных людей, прекрасно отдающих себе отчет в том, что он поднял важный и нужный вопрос. Почему никто не поддержал его? Неужели так привыкли подчиняться одному вышестоящему? Увидели, что замминистра против предложения Романа, и все стали против, вопреки своим собственным мыслям.
Роман делал три шага от крыла до рубки и возвращался обратно. Даже по мостику негде походить на таком теплоходе!
Надо приводить судно в порядок. Оно сильно запущено. Роману очень хотелось вызвать к себе Валю, но показать «Никель» в таком виде он не мог. Пусть уж жена приедет, когда теплоход заблестит, как игрушка на витрине магазина. Да и организация службы требовала коренных изменений. Роман заметил, что Коринец во время движения судна в море уходит с мостика, оставляет рулевого одного. Роман сделал ему замечание.
— Ну чего особенного? — удивился Коринец. — Я ведь на минутку. Вадим Васильевич разрешал.
— Если бы вы кончили ветеринарный институт, тогда я объяснил бы вам, что такое положение недопустимо и почему, — язвительно сказал Роман, — но поскольку у вас диплом штурмана, я просто запрещаю впредь покидать мостик даже на секунду.
Старпом что-то проворчал себе под нос.
Второй помощник был молодой, нечесаный, кудлатый парень, в широких синих «дунгари»[7] и свитере невероятной расцветки, когда-то нарядном, а теперь очень грязном. Он походил на татарина из-за приплюснутого носа и немного раскосых глаз. Звали его Геннадий Александрович, а на судне непочтительно — Гешка. Он беспрестанно курил и не расставался с прилипшей к губе папиросой. Отец его, капитан дальнего плавания Сербиянов, жил в Москве. По его просьбе Гешку по получении диплома отправили в Мурманск набираться ума-разума. Отец считал, что суровая служба на Севере, где он сам долго плавал, выработает в сыне качества настоящего моряка. Но, кажется, он ошибся. Роман уже дважды замечал, что Гешка приходил на судно пьяненьким. Парень сбивался с курса.
Гешка любил вставлять в разговор фразу: «Мы, Сербияновы, известные моряки, нашей фамилией острова названы». Вахту Гешка стоял хорошо, с удовольствием. Он был внимателен, часто определялся и, по-видимому, любил морскую службу. Роману Гешка понравился. Капитан как-то сердцем почувствовал, что парнишка неплохой, а дикий вид, разговоры, поведение — все это наносное.
— Вот придем в Кандалакшу, я тебе, Геннадий Александрович, дам трояк, и в приказном порядке иди в парикмахерскую, — сказал Роман второму помощнику, как-то поднявшись на мостик на его вахте. — Нельзя таким дикобразом ходить. Ты же официальное лицо.