Вскоре, когда стало понятно, что враги давным-давно покинули монастырь, Маркворт приказал половине разведчиков продолжить поиски за стенами. Еще двум десяткам братьев роздали кварцы и гематиты, велев искать с помощью магии.
Маркворт сознавал тщетность подобных усилий, ибо только теперь он по-настоящему понял ум и силу своих истинных врагов. Состояние беспомощности, в котором он оказался, породило в нем приступ неукротимой ярости. Сколько он себя помнил, никогда еще он не был до такой степени разгневан и взбешен.
Успокоение пришло к отцу-настоятелю во второй половине дня, когда он расспросил Фрэнсиса и двоих монахов, стоявших на страже возле камер Чиличанков. Теперь он получил более ясное представление о тех, кто вторгся в Санта-Мир-Абель. Несомненно, среди них был некто, хорошо знавший лабиринты монастырских подземелий.
Возможно, думал Маркворт, теперь ему уже не нужны ни кентавр, ни трупы Чиличанков. Теперь вина преступников станет еще тяжелее. Он сумеет доказать, что похищение Эвелином камней было лишь частью более серьезного и опасного заговора внутри ордена. Отец-настоятель понимал ход своих дальнейших действий. Итак, он нашел козла отпущения.
Пусть только Джеховит приведет с собой отряд «Бесстрашных Сердец».
Поздним вечером Маркворт стоял в своих покоях и глядел в окно.
— Мы еще посмотрим, — произнес он, и усмешка тронула его лицо. — Мы еще посмотрим.
— Вы даже не попросили вернуть камни, — сказала Пони.
Она, Элбрайн и магистр Джоджонах стояли на одной из улиц Палмариса. Ранним утром они высадились к северу от города, переправившись через пролив на борту «Сауди Хасинты». По чистой, но счастливой случайности корабль капитана Альюмета оказался в гавани Эмвоя. Альюмет откликнулся на просьбу Джоджонаха и бесплатно, без каких-либо расспросов, перевез их на другой берег Мазур-Делавала, пообещав, что никто не узнает об этом плавании.
Джуравиль и Смотритель остались ждать за городом, а Элбрайн, Пони и Джоджонах направились в Палмарис. Магистру пора было возвращаться в Сент-Прешес, а воины хотели проведать старых друзей.
— Камни находятся в надежных руках, — искренне улыбнувшись, ответил Джоджонах. — Моя церковь в большом долгу перед вами. Боюсь только, что от таких, как Маркворт, награды вам не получить.
— А вам? — спросил Элбрайн.
— А мне предстоит иметь дело хоть и не со столь умным, но не менее коварным настоятелем, — ответил магистр. — Жаль, что монахи Сент-Прешес взамен Добриниона получили Де'Уннеро.
Они расстались друзьями. Джоджонах зашагал к монастырю, а Элбрайн и Пони пошли по улицам, пытаясь хоть что-то разузнать о беженцах с севера. И вновь чистая случайность столкнула их с Белстером О'Комели. Тот буквально взвыл от восторга, увидев друзей живыми.
— Что слышно о Роджере? — спросил Элбрайн.
— Отправился вместе с бароном в Урсал, — ответил Белстер. — Говорят, поехали прямо к королю.
В Палмарисе еще не знали о злодейском убийстве барона, поэтому новость обрадовала Элбрайна и Пони, вселив в них надежду.
Потом все трое пошли во «Встречу друзей». Пони вела их к трактиру, долгие годы бывшему ей родным домом. При виде знакомого места ей стало нестерпимо больно. Пони умоляюще взглянула на Элбрайна, прося поскорее увести ее из города. Ей хотелось на север, в их родные места.
Элбрайн не возражал.
— А ты непременно зайди туда, — сказал он бывшему трактирщику. — Ты же говорил мне, что собираешься осесть в Палмарисе. В этом трактире для тебя найдется дел по горло. Уверен, лучшего хозяина им не найти.
Белстер хотел было возразить, но Элбрайн слегка кивнул в сторону Пони, и тот догадался.
— Мне говорили, это лучший трактир во всем Палмарисе, — сказал Белстер.
— Был когда-то, — мрачно добавила Пони.
— И обязательно будет снова! — с жаром проговорил Белстер.
Он потрепал Элбрайна по плечу, крепко обнял Пони и бодро зашагал к дверям «Встречи друзей».
Пони проводила его глазами и даже сумела улыбнуться.
Затем она взглянула на Элбрайна.
— Я люблю тебя, — прошептала она.
В ответ Элбрайн тоже улыбнулся и нежно поцеловал ее в лоб.
— Пошли, — сказал он. — Друзья заждались нас на дороге в Кертинеллу.
ЭПИЛОГ
Солнце светило все так же ослепительно ярко, но утро было довольно холодным. Дувший ветер не был пронизывающим, и все же Пони ощущала его прикосновение каждым уголком своего обнаженного тела. На ковре из разноцветных листьев она танцевала би'нелле дасада. Сегодня, как и много дней подряд, она танцевала одна, без Элбрайна. Эти минуты одиночества и глубокой сосредоточенности помогали ей переживать горе.
Кружась между охапками листьев, она видела Петтибву, Грейвиса и даже Греди. Она вспоминала дни юности и, отталкиваясь от них, стремилась протянуть оттуда цепочку к последующим событиям. Ощущая тяжкий груз вины, разумом Пони понимала, что не сделала ни единого ложного шага. Она избрала путь, который, доведись ей выбирать сейчас, она бы выбрала снова.
Так она танцевала каждое утро и плакала, а когда горе наконец стало уходить и голос здравого смысла заглушил ощущения вины, у нее осталось лишь одно чувство…
Ярость.
Глава Абеликанской церкви стал ее врагом. Этот человек начал войну, в которой Пони не собиралась участвовать. Но Эвелин отдал ей самоцветы. Он доверил ей самоцветы, и потому Пони была во всеоружии.
Сохраняя равновесие тела, она сделала поворот. Из-под ног взметнулись опавшие листья, но она их почти не заметила. Пони была предельно сосредоточена и глубоко погружена в себя. Схожее чувство охватывало ее, когда она уходила в камень. Она становилась сильнее.
У Пони не было намерений обойти стену ярости; она решила прорваться сквозь эту стену.
Зима в этом году наступила рано, и к середине калембра пруды к северу от Кертинеллы покрылись сверкающей коркой льда, а к утру землю нередко покрывал тонкий слой снега.
Вдалеке от тех краев над заливом Всех Святых клубились угрюмые тучи, и зимние ветры угрожали штормами. Вода потемнела, и на ее фоне резко выделялись белые барашки волн, ударявших о прибрежные скалы. Из тридцати настоятелей, съехавшихся на Коллегию Аббатов, лишь двое прибыли морем — Олин из монастыря Сент-Бондабрюс, что в Энтеле, и настоятельница Деления из Сент-Гвендолин. Оба они рассчитывали прогостить у Маркворта всю зиму, ибо в это время редкие корабли отваживались вступать в единоборство с коварными волнами.
Несмотря на прибытие множества высших иерархов церкви и вести о скором окончании войны, настроение, царившее в Санта-Мир-Абель, было мрачным и угрюмым под стать погоде. Многие настоятели были личными друзьями Добриниона. Вдобавок общее мнение, подогреваемое слухами, склонялось к тому, что нынешняя Коллегия окажется судьбоносной и даже поворотной для будущего церкви. Произведенное Марквортом назначение Маркало Де'Уннеро главой Сент-Прешес и выдвижение монаха девятого года в ранг безупречных вызывали много споров и пересудов.
Все знали, что на предстоящей Коллегии будут присутствовать «гости» иного рода: отряд свирепых бойцов из «Бесстрашных Сердец» — королевских гвардейцев, направленных сюда королем по просьбе настоятеля Джеховита. В истории церкви подобное уже бывало, но почти всегда присутствие солдат предвещало какие-либо тревожные события.
По традиции Коллегия открывалась в пятнадцатый день калембра, сразу после вечерних молитв. В течение этого дня всем участникам, в особенности магистрам и настоятелям, предписывалось проводить время в тишине и размышлениях, разумом и духом подготавливая себя к предстоящим испытаниям. Нередко слова «предстоящие испытания» воспринимались лишь формально, однако магистр Джоджонах принял их близко к сердцу и постарался исполнить предписание. Он закрылся в отведенной ему келейке и, опустившись возле койки на колени, молился о даровании ему водительства свыше. В течение всего времени, проведенного им под началом Де'Уннеро, магистр вел себя тихо, стараясь ничем не раздражать нового настоятеля и не давать тому ни малейшего намека о бунте, который зрел в его сердце. Разумеется, ему тогда сильно досталось от Де'Уннеро за самовольный уход, но после гневной тирады, обрушившейся на голову магистра, больше об этом не было сказано ни слова. По крайней мере, самому Джоджонаху.