Но ведь ничто из этого не могло возникнуть внезапно, как с тетивы срывается стрела. За всем тем, что нам с нашего островка в волнах времени представляется зарей цивилизации, должен лежать долгий пролог, целые подготовительные эпохи. Это не значит, что развитие культуры следует представлять себе как медленное, но верное продвижение к новым высотам. Несомненно, бывали моменты озарения и новшеств, подобно тому как случались периоды упадка и краха культур. Но явлениям, возвещающим новые этапы развития, почти всегда должно было предшествовать множество экспериментов и постепенное подспудное созревание.
Нам являются лишь фрагменты долгого странствия. Как правило, мы можем увидеть и потрогать только то, что вытесано в камне, нарисовано на стенах пещер, выдавлено в глине. Находки часто разрозненны, и, возможно, у многих изделий был другой смысл, другое применение, чем то, которое им приписываем мы, чужаки, нащупывающие тропы в ином времени. Многое из того, что древний человек использовал в быту и ритуалах, не сохранилось до наших дней: дерево сгнило, кость истлела, вылепленное из земли и глины нередко вновь слилось с землей. Из прошлого до нас доходят в основном случайные черепки, вырванные из контекста.
Окружающую вещи пустоту надо заполнять, мысленно переносясь в прошлое, призывая на помощь фантазию, что диаметрально противоположна фантазерству. Она позволяет нам уловить отголоски длительного пролога — одни сравнительно отчетливые, другие приглушенные, третьи озадачивающие. Чувствуешь, что явно были голоса, которые совершенно смолкли, внеся свой вклад в развитие людского рода. За вавилонянами, египтянами, греками, коих современный человек Запада почитает своими учителями, угадываешь уходящую в далекое прошлое кавалькаду наставников учителей. Мы начинаем спрашивать себя: быть может, кое-какие из новейших, на наш взгляд, открытий на самом деле открыты повторно.
Если видеть развитие как поток, где все, что существует в данный момент, обусловлено чем-то предшествующим, прошлое становится важнейшим ключом к настоящему и ориентиром для будущего.
Вот передо мной столб в бесплодных песках, где три миллиона лет назад бродило существо с человеческим обликом{15}. Мы не знаем, превосходил древний человек разумом современного или уступал ему, — ведь объем мозга еще не решает дела. Вероятно, наша передовая техника склоняет нас недооценивать возможности человеческого интеллекта, не располагавшего таким техническим подспорьем. А ведь все наши технологии в конечном счете опираются на исходные достижения древнего человека. Быть может, уровень разума больше проявлялся в начальных новшествах, чем в дальнейшем развитии.
Древний человек должен был изобретательностью возмещать свою биологическую незащищенность. Оббитые камни — одно из проявлений такой изобретательности. С ними примат, вошедший во вкус мясной пищи, мог расширить свою жизненную сферу. Прежде чем было заточено первое копье, оснащена первая стрела, скручена первая тетива, древнейший человек, очевидно, вынужден был конкурировать с гиенами и стервятниками из-за добычи, убитой львами и другими крупными хищниками; острые каменные орудия заменяли клыки гиены и клюв стервятника, ими вспарывали шкуры, добираясь до мяса, ими, возможно, скребли куски кожи.
Пока что никакие ископаемые останки не могут поведать нам, кем был изготовитель орудий на первом известном стойбище. Потомок 1470 в двенадцатитысячном поколении? Или же какой-то из тех гоминидов, два варианта которых бродили в местности к востоку от Большой Воды и неприметно исчезли? На сегодняшний день не найдено ни одного стойбища 1470, хотя этот вид, как полагают, был распространен по всей Долине и в других частях Африки. Идет напряженный поиск. Естественно предположить, что, обнаружив такое стойбище, мы сможем отнести датировку первых каменных орудий на сотни тысяч лет назад, — и горизонт отодвинется еще дальше, по мере того как исследователи будут искать общего предка 1470 и других гоминидов.
Конкретное место, где зверь стал человеком, найти не удастся. Уже шимпанзе ухитряются применять соломинки, чтобы извлечь термитов из их термитников, и делают из листьев фунтики, чтобы переносить воду; кто-то даже наблюдал, как шимпанзе оббивали камни{16}. Былое определение человека как изготовителя орудий не годится. Возможно, следует сказать так: отличие человека от шимпанзе и австралопитека заключается в том, что он не довольствовался первым каменным рубилом, а продолжал экспериментировать. Причем развитие шло плавно, почти неприметно.