– Снорки, что бы с тобой не случилось, я навсегда останусь твоей сестрой.
Несомненно, Хилла говорила из добрых побуждений, но ее слова подействовали на брата, как камень на шее утопающего.
На другой день Снорки приступил к плавке. Поминутно оглядывался он на дверь, потому что так измучился ждать, что даже весть о своем разоблачении воспринял бы с радостью. Однако вздыхать было некогда. Закончив плавку, Снорки достал из сыродутного горна странный пористый металл. Когда кусок остыл, мальчик ударил по нему молотом, чтобы проковать. Кусок даже не изменился. Он ударил еще и еще. Все было бесполезно. С ужасом Снорки смотрел на металл. Почему он не подчиняется ему? Неужели Фиилмарнен начал мстить? Мальчик заполнил горн новой порцией руды и поджег уголь. Потянулось томительное ожидание. В результате он получил снова пористый кусок металла. Снорки не выдержал и ударил по нему, еще горячему, молотом. Металл повиновался. Значит, дух не очень злится. Он лишь решил подшутить. Снорки успел выковать полосу для охотничьего ножа, как металл вновь стал непослушным и перестал поддаваться обработке.
«О, великий дух Фиилмарнен, зачем, поманив прощением, ты вновь на меня рассердился? – спросил Снорки у огня – алого глаза Фиилмарнена, еще теплившегося в печи. – Добрый дух, уговори покориться твое творение, не губи меня».
Чтобы духу было удобнее, Снорки развел в горне большой огонь, который, он знал, был очень приятен Фиилмарнену. Чтобы металл лучше слышал уговоры своего творца, он засунул полосу в печь. Пламя лизало ее и, казалось, что–то ей шептало. Через длительное время, подумав, что уже довольно, Снорки вытащил полосу и (о, чудо!) она покорилась. Полоса получила контуры ножа, прежде чем вновь начала упрямиться.
«О, великий дух! – взмолился Снорки еще жарче. – Не делай доброго дела наполовину, упроси твое творение потерпеть и подчиниться мне. Я один лишь раз злоупотребил твоим именем. Прости меня и не отнимай дара повелевать металлом, который ты мне дал!» – и вновь сунул полосу в печь и стал раздувать мехи.
Пламя взвилось, любовно ощупывая нож. И на этот раз Фиилмарнен сжалился: металл вновь покорился.
Так продолжалось несколько раз. Хитрый дух словно играл со Снорки, то подчиняя, то выводя из под его власти металл. Работа шла всю ночь: Снорки валился с ног от усталости, глаза его покраснели, в голове гудело осиное гнездо. Утром, когда нож был готов, в кузницу вбежала Хаскнет и крикнула:
– Отец вернулся, и с ним приехала жрица!
От неожиданности Снорки выронил нож, и горячий кусок металла упал ему на ногу. К счастью, на нем были кожаные башмаки. Быстро нагнувшись, Снорки концом кожаного фартука схватил нож и бросил его в ведро с водой, стоявшее в кузнице на случай пожара. Вода зашипела, окрасившись в алый цвет.
В это время в кузницу вошел отец, а с ним – маленькая пожилая женщина, которая куталась в старый меховой плащ. На ее загорелом лице с четкими линиями морщин сверкали молодые черные глаза.
– Будь здоров, сын, – поприветствовал его отец, – я выполнил свое обещание. Я привез жрицу Фиилмарнена, она хочет разобраться в нашем деле на месте. Ее зовут Миунн.
«О, великий дух, зачем ты столько ждал, чтобы погубить меня? – подумал тоскливо Снорки. – Да, я позволял другим людям говорить, что я твой сын, но сам назвался лишь один раз. Ты играл со мной сегодня всю ночь, и я уже думал, что ты простил мое самозванство. Но ты просто передумал и нашел средство более позорного наказания».
– Будь здорова, Миунн, будь в нашем доме как у себя, – сказал Снорки вслух.
– Будь здоров, Снорки, – ответила маленькая женщина. – Я слышала от твоего отца, как он нашел тебя в дупле с ножом из металла, чья крепость сравнима лишь с камнем и сущность которого не знакома никому в Гаутанде и за его пределами. А также я знаю о том, что медные и оловянные жилы сами идут в твои руки, а мастерство твое необыкновенно. Также он рассказал, что ты и твоя сестра, найденная с тобой, обвинены в безродности, а отец твой утверждает, что вы родичи духа земли. Того же мнения была умершая старшая жрица нашего святилища. Я приехала, чтобы увидеть вас, а затем обратиться напрямую к самому духу.
Едва Миунн замолчала, как Стиг, который быстрее хотел утереть нос тем, кто не верил в божественное происхождение его детей, закричал, не замечая удрученного вида сына: