– Не совсем. На кладбище я уже проворачивал нечто подобное. Помнишь, попросил тебя представить себя невидимкой? Но это так… – Он неопределенно махнул рукой.
– Джедайские штучки, – договорила я. И вспомнила слова Джонсона про сбор компонентов, нужных для осуществления злодейского плана. – Ты говорил, что Братство само не могло раздобыть экстрасенса, и именно затем им понадобилась организация Магуайра.
– Да, я такое предполагал. – И судя по всему, собственная правота его не радовала. – А что?
– Может, я им нужна, чтобы прочитать это. – Я положила руку на стоящую позади меня сумку МакУблюдка. Неужели я и правда почувствовала покалывание от энергетики артефакта или просто выдала желаемое за действительное? – Может, к статуэтке привязан фантом, ведущий к Черному Шакалу?
– И по-прежнему остается вопрос: что же представляет из себя этот Черный Шакал?
Я попробовала объяснить, умолчав о помощи Фин:
– Думаю, Оостерхаус выяснил, как черпать силу из фантомов и теней для магии и каким-то образом передал знание своим ученикам. Этим Братство и промышляло, только в сравнительно небольших масштабах. Однако оостерхаусский Шакал или Черный Шакал позволит им использовать силу духов более рационально.
– Как транзистор, усиливающий электрический сигнал, – уловил мысль Карсон.
Господи, он такой же, как Фин.
– Это какая-то штука, она работает, и мне не нужно знать, как именно. – Я забарабанила пальцами по столу. Магические теории – не мой конек, но мне не хотелось снова звонить кузинам и еще сильнее втягивать их в ситуацию. – Интересно, как они управляются сейчас, без Шакала… Такая магия не каждому под силу.
Карсон откинулся на сидении:
– У тайных обществ есть тайные ритуалы. Обряды инициации.
– Символы! У Джонсона была татуировка шакала. Когда я ее коснулась, то ощутила сильную вспышку призрачной энергии. Может, тату как-то связывает членов Братства между собой.
– В наши дни у всех есть татуировки, – заметил Карсон и указал на сидящую напротив семью, наслаждавшуюся едой и поездкой. Штанина у мамы задралась, и на лодыжке обнаружилась нарисованная бабочка. – Даже у приличных, нормальных жителей Среднего Запада. Даже у меня.
– Серьезно? – Черт бы побрал мое живое воображение. – А где?
Он глотнул содовой:
– Неважно. – Однако был явно польщен моим интересом.
Я занервничала, потому что мне и правда стало интересно, хотя мы знали друг друга всего двадцать четыре часа, из которых двадцать три с половиной провели в бегах.
– Ну и ладно. Раз не хочешь признаваться – расскажи о своей маме.
Стажер очень постарался сохранить невозмутимое лицо. Большинство людей по меньшей мере удивилось бы такому резкому переходу.
– Очень по-фрейдистски, мисс Гуднайт.
– Ну про отца-то твоего я знаю. – Я выдержала обвиняющую паузу и прибавила: – Теперь знаю.
Карсон вздохнул, словно я вынудила его заговорить – вот и славно, ведь я именно того и добивалась.
– Моя мать была художницей. Их роман с Магуайром длился до тех пор, пока она не узнала, что он женат, а она беременна. Не в этом порядке. Растила меня сама, пока не погибла во время ограбления. Мне было шестнадцать. Магуайр взял меня к себе в семью, поэтому у меня его фамилия. Я его единственный сын.
От того, как бесстрастно он все это произнес, в моих глазах его жизнь стала выглядеть еще ужаснее.
– То есть Магуайр просто нарисовался у тебя на пороге, весь такой «Люк, я твой отец», и усыновил тебя? Суд не дал тебе выбора?
– Магуайр умеет улещивать, плюс еще и бумажник у него внушительный. – Карсон пожал плечами. – Мать никогда не принимала от него алиментов, но он явно мог доказать, что пытался помочь. В общем-то, не считая смены фамилии, я не возражал. Мама никогда не говорила об отце плохо – по правде она вообще о нем не упоминала. И вот он появился – неприлично богатый, щедрый, заплатил за колледж, пообещал работу в семейном бизнесе. А еще машины… они не все «Таурусы».
Я разглядывала Карсона поверх банки с пепси, ни на секунду не веря, что все так просто.
– Так дело только в деньгах и машинах? Ты поэтому вокруг него вертишься?
– Конечно. – Он сохранял невозмутимый вид, только бровь приподнял. – Как думаешь, что об этом сказал бы Фрейд?
– Не знаю. Но наверняка что-нибудь про выхлопные трубы.
Карсон поперхнулся, содовая ударила в нос, и ему пришлось воспользоваться салфеткой.
Один-ноль.
Он вытер брызги, но, честное слово, безуспешно. До остановки Карсон вывернул наизнанку рубашку, чтобы скрыть кровавые пятна. (Сама я выкинула верхний слой одежды, одолжила у спутника куртку и понадеялась, что джинсы сойдут за окрашенные). Вдобавок ко всем порезам и синякам стажер мог похвастать темными кругами под глазами и щетиной на подбородке.
Почему же рядом с ним нет призрака его матери, тем более когда он в таком состоянии? Обычно именно в эти моменты мамы любят навещать своих детей. Помнится, на темной дороге прошлой ночью Карсон спрашивал меня, не вижу ли я кого-нибудь подле него. Неужели откуда-то знал, что ее рядом нет?
Мне хотелось потянуться через стол, взять его за руку, переплести пальцы так, как, похоже, сплелись наши жизни. Но я не стала, однако поддалась порыву поделиться с ним чем-то иным:
– Моих родителей тоже убили. Папин деловой партнер. Ну, у моего отца бизнес был попроще, чем у твоего, – запчасти к компьютерам. Все дело в зависти и разделе большего рынка. Веришь, этот гад испортил тормоза в машине родителей. Один крутой техасский вал и… – Я прочертила пальцем роковую дугу. Очень драматично.
Мои чувства в словах не отразились. Они вырисовывались за скобками, и Карсон смотрел на меня, читая их, как я читаю призраков.
– Как ты смогла вырасти с этим, – начал он, – и не стать…
Я приподняла бровь, имитируя его любимое выражение лица:
– Пресыщенной и ожесточенной?
Он кивнул, признавая мою правоту, затем сам поднял бровь:
– Ты притворяешься пресыщенной. Но у тебя есть это сияние… добропорядочности…
– Вот не надо оскорблять.
– … и вера в то, что другие по сути тоже добрые. Как ты умудрилась ее сохранить, видя то, что видишь?
– Благодаря тетушкам, разумеется. Это их вина. Я-то хотела собрать девчачью группу и играть альтернативный рок, но так и не смогла пробудить в себе настоящий ангст. – Я тяжело вздохнула. – Ну вот, теперь ты знаешь мой постыдный секрет.
Карсон только посмотрел в ответ:
– Я с первой минуты понял, что ты идеалистка, солнышко.
Что ж, пожалуй, это объясняет прозвище, что он мне дал.
Дети напротив развлекались, наблюдая за рябью, которая появлялась на поверхности содовой от качки поезда. Некоторое время я смотрела на них, затем сказала:
– Не думаю, что верить, будто мир хороший, а порядочных людей больше, чем плохих, – это идеализм. Я не закрываю глаза на зло, просто сильнее стараюсь помочь добру.
Карсон смотрел на меня с загадочным выражением лица. Я все лучше училась различать проблески истинных эмоций за его бесстрастной маской, но в этот раз понять их не могла. Изумление, теплота, сожаление. Достаточно, чтобы я покраснела.
– Кроме того, – прибавила я, чувствуя себя неловко и решив разрядить обстановку, – мой идеализм не такой уж постыдный секрет. Есть похуже: я вожу «Приус».
Карсон вздрогнул:
– Поверить не могу, что дал себя поцеловать девушке, владеющей «Приусом».
Неловкая пауза.
– Я просто хотела украсть у тебя телефон.
– Знаю.
Вот блин. В смысле, я знала, что он знал, но…
– Фиговый из меня карманник.
Карсон рассмеялся, немного застенчиво:
– Вообще-то, на этот раз я не заметил, пока ты не пошла в туалет.
Значит, отвлекающий маневр сработал. Явный прогресс. Кстати, мило с его стороны, что признался. Тоже прогресс, только я не могла определиться, какого рода.
– Мы полетим в Чикаго? – спросила я, меняя тему. Опять.
– Надо найти, где переночевать. – Карсон потер лицо, поморщившись, когда задел порез на щеке. – И раз уж мне больше не надо заботиться о тайне личности, у меня есть идея.