– Ну что, подсыхаешь?
– Да, – ответил я остроумно.
И как стрела прошел мимо него. Меня ведь ждали более серьезные дела. Пусть он строит ловушки и капканы, пусть возится со своими петардами. Мне-то предстояла встреча с настоящим волшебством. А еще – с тысячью бедствий, если я не смогу восстановить заклинание. Потому что дух из черной комнаты рад не будет.
Я быстро уединился в одном из углов школьного двора и достал из кармана волшебный листок.
«Так… Моекю… или Маекю? Маекю… Лала…»
Все стерлось. Я принял два решения:
1. Выпустить кишки Эмрику.
2. Отправиться далеко-далеко, возможно в Антарктику, чтобы укрыться от гнева духа черной комнаты.
– Эдгар?
Я повернулся всем корпусом. На меня смотрела Жеронима.
– Это Эмрик тебя облил?
Я незаметно убрал листок в карман.
– Да, но мне наплевать.
– Хочешь, я ему надаю?
– М-м-м, да не надо.
– Эдгар, ты все-таки очень странный.
Моя сестра – настоящая сестра. Наверное, так всегда должно быть в семье. Когда у меня по-настоящему все плохо, она приходит на помощь. Я тоже поддержал ее, когда крольчиха Глэдис погибла от удара электрическим током после того, как перегрызла провод холодильника.
У меня словно бы само собой вырвалось:
– Жеронима, в черной комнате живет дух. От него пахнет фиалками, у него странный голос, и он, кажется, не очень добрый. Он попросил меня выучить волшебное заклинание, потому что одна злая колдунья…
– Ты умрешь в одиночестве, и я не стану ухаживать за твоей могилой, – сообщила моя сестра.
Когда она нервничает, она немного перегибает палку. Она ушла, высоко держа голову. Надо было ей показать… показать что? Кусочек мокрой бумажки, на котором больше ничего не разберешь? Она бы просто заставила меня его съесть.
Как бы то ни было, моя решимость совершить зверское убийство и отправиться за границу улетучилась. Я вновь достал из кармана волшебный пергамент и подул на него. Тщетно. Чернил почти не было видно. Что я скажу этому паршивому духу? Стоит ли бояться серьезных последствий? Мне вдруг вспомнилось то рычание. Какая свирепость… какие зубы ждут меня? Поскольку я никогда не видел духа, то воображал себе все что угодно, а кроме воображения у меня ничего и не было. Как я смогу избежать столкновения, я постоянный узник черной комнаты? Если я не хочу больше туда возвращаться, мне придется все рассказать родителям, а они ведь не поверят.
Вернувшись домой, я чувствовал себя так, будто меня поджаривают на раскаленных углях. Я говорил себе: вот бы меня наказали не сразу, вот бы у меня было время подумать, что я скажу духу! Это было бы разумно. Я решил вести себя образцово-показательно. Когда я вдруг помог папе накрыть на стол, он посмотрел на меня с подозрением. Кажется, я переигрывал. Но нет родителей, которые наказывают детей за то, что они им помогают. Я не сел играть в игровую приставку, я сразу же сделал домашнее задание – и чувствовал себя предателем лентяйского дела. Что ж! Там, в глубине коридора, в черной комнате меня с нетерпением ждал дух, и я готов был на все, чтобы он меня не дождался.
Злопамятная Жеронима специально толкнула меня, когда мы шли мыть руки перед едой.
– Прости, – сказал я.
Моя сестра едва не грохнулась в обморок. Ей очень не понравился мой пацифизм. Я выразил глубокое раскаяние на своем лице, чем заслужил золотую медаль на Олимпийских играх по лицемерию.
Глава 8
Но почему-то все пошло не так. Мне казалось, что я продержусь, что риск встречи с духом черной комнаты один на один – это достаточный стимул, но не тут-то было. Я опять сделал глупость.
При этом никто меня не провоцировал. Просто это был один из тех вечеров, когда все на нервах, в воздухе потрескивает электричество, когда свитер, если его начинаешь снимать, испускает искры, а женские волосы топорщатся от расчески.
– Как же меня достала эта работа, – проговорила мама, разминая зеленую фасоль вилкой.
– Видеть не могу рожу начальника стройки, – отозвался отец, разрезая мясо на тарелке.
– Школа – это так тупо. Я хочу быть ветеринаром прямо сейчас, – сказала Жеронима, поднимая глаза к небу.
В обычных условиях я бы добавил какие-нибудь свои стенания к общему концерту. Но я так боялся совершить ошибку, что промолчал. Все члены семьи посмотрели на меня со злобой. Я не проявил солидарность с ними.
Мы ели в полной тишине. От этого я все больше напрягался, приходилось постоянно сглатывать слюну, и казалось, что я жую картон. Я хотел налить себе воды, но не удержал бутылку, и ее содержимое разлилось по столу.