— И слышал, и видел, и почувствовал. Мы же все стали мокрыми.
— Итак, если бы ваше предположение оказалось верным, то, значит, черт бросился вот в этот пруд, но раз мы его не вытащили, то он, значит, утонул.
— Разумеется, он не утонул. Он просто последовал в ад.
— Тогда он сможет подсушиться на тамошнем огне, после того как вымок здесь, чтобы не простудиться и не подхватить насморк. Если бы мы могли отвести воду из пруда, то увидели бы дыру в земле, в которой находится аэролит, кусок каменного метеорита — это и есть огненный шар.
— Камень? Хм!.. Но он же мог убить нас!
— Конечно. Наше счастье, что он упал в воду.
— Не хочу с вами спорить, но ваш Олд Шеттерхэнд, может быть, объяснит и те странные звуки, которые мы только что слышали?
— О Юаф-кай мы не говорили, но припоминаю, что как-то он рассказывал о знаменитом проходе Сакбот, расположенном к северу отсюда, в горах Ратлснейк. Когда ветер дует прямо сквозь такое узкое, глубоко врезавшееся в горы ущелье, то слышны звуки, напоминающие органные трубы. Теснина становится как бы инструментом, а ветер — музыкантом.
— Разумеется, этот рассказ выглядит легкомысленным, но и тут не стану с вами спорить. Думайте, как хотите, а я буду понимать так, как мне нравится.
— Охотник за медведями прав, — сказал Виннету. — Есть много долин, в которых раздаются подобные звуки; вождь апачей видел и камни, которые Великий Дух бросил с неба. Добрый Маниту каждому камню дает свою дорогу, и когда огненный шар сбивается со своего пути, он должен раздробиться. Я попытаюсь раскрыть след камня в воде.
Он говорил особенно возвышенно. Потому Виннету удалился, подошел к воде и исчез в темноте ночи.
Остальные опять уселись в ожидании возвращения апача. Никто не произнес ни слова. Только Мартин Бауман шепнул отцу:
— Что с Виннету? Он говорил так непривычно громко, словно еще кто-то, кроме нас, должен был слышать его слова. А то, что он будто бы пошел искать камень, это, по-моему, всего лишь хитрость.
— Конечно! — также шепотом ответил Охотник за медведями. — Бьюсь об заклад, что неизвестный, подслушивающий нас, находится поблизости. Насколько я знаю апача, он уже заметил этого человека и ушел, чтобы подкрасться к нему и схватить. Подождем!
Ждать им пришлось недолго. Уже через несколько минут поблизости, в кустах, послышался шум, словно какой-то зверь ломал ветки; потом последовал короткий боязливый вскрик, а затем раздался голос Виннету:
— Подойди сюда, Охотник за медведями, нас подслушивал шпион.
Бауман исчез в зарослях, а через несколько мгновений вернулся в сопровождении апача и незнакомца, которого по одежде можно было бы принять за индейца.
Какое нужно иметь острое зрение, чтобы в темной ночи раскрыть таящегося в кустах шпиона! И только такой человек, как Виннету, смог незаметно подкрасться к нему и схватить такой хваткой, что всякое сопротивление стало невозможным.
Все окружили пленника. Он был вооружен только ножом, который, впрочем, Виннету у него отобрал. Пленный был низкоросл и худощав, а его тощее лицо нельзя было отчетливо рассмотреть в темноте.
Но глаза Виннету уже привыкли к ночному мраку, и он видел, кто Стоит перед ним.
— Почему мой юный краснокожий брат не подошел к нам открыто? — спросил он. — Мы бы по-дружески приняли его.
Пленный не отвечал, поэтому апач продолжал:
— Значит, он сам виноват в том, что оказался в плену. Однако с ним ничего не случится плохого. Вот я возвращаю ему нож. Он может вернуться к своим братьям и сказать им, что мы ждем их и что они могут у нас отдохнуть.
— Уфф! — удивленно вскрикнул пленный, принимая назад свой нож. — Откуда ты знаешь, что поблизости находятся наши воины?
— Разве ты считаешь Виннету совсем маленьким мальчиком? Как он мог не знать этого?
— Виннету! Вождь апачей! — Пленник, казалось, не мог прийти в себя от изумления. — И ты отдаешь мне назад мой нож? Ты принимаешь меня за апача?
— Нет. Мой юный брат не носит цвета войны, однако я предполагаю в нем сына команчей. Разве ваши воины выкопали топор войны против апачей?
— Нет. Острие топора войны спрятано в земле, но между нами и вами нет согласия.
— Виннету уважает всех людей, не спрашивая их имен, не глядя на цвет их кожи. Он готов разжечь здесь огонь и раскурить с вами трубку мира. Он не спрашивает, почему твои братья пришли в Поющую долину. Они знают, что каждый, кто сюда попадает, становится лагерем у этой воды. Поэтому они остались внизу и выслали тебя, чтобы разведать, нет ли здесь кого. Не так ли?
— Так, — подтвердил команч.
— Когда ты опять будешь лежать под кустами, выслеживая чужих воинов, то прикрывай веками глаза, потому что сегодня именно глаза выдали тебя. Как велико число твоих братьев?
— Два раза по десять.
— Так иди к ним и скажи, что Виннету и восемь бледнолицых встретят их дружески, не зная даже о том, с какими намерениями они придут. О том, как ты стал моим пленником, ты можешь не говорить. Сам я об этом вспоминать не стану.
— Доброта великого вождя радует мое сердце. Я ни о чем не умолчу, я скажу всю правду — пусть мои братья убедятся, что у вас их ожидает дружеский прием. Быть раскрытым глазами Виннету — не позор. Я же обдумаю совет, который он мне дал.
Окружавший команча круг раскрылся, и разведчик поспешно убежал.
Белые, в особенности мексиканцы, высказали мнение, что рискованно оставлять в такой близости отряд из двадцати команчей. Напротив, апач весьма твердо отстаивал свое мнение:
— Виннету всегда знает, что он делает. Если воины команчей приехали в Поющую долину, их поездка не расценивается как война против апачей. Здесь поблизости находится могила их самого великого вождя. Может быть, они хотят посетить ее, чтобы пропеть, как положено каждый год, песню мертвых. Мы разожжем костер, чтобы хорошенько разглядеть их лица. Для полной уверенности мы примем их не здесь, а снаружи, перед кустами.