– На самом деле, наш флаг – это плюс сто к боевому духу района, – продолжил он. – Еще немного – и мы выведем район на марш. В это воскресенье народ не может не выйти!
– Народ всегда может не выйти, – вмешался Артур, глядя в темноту двора. Сигаретный фильтр в кармане переломился пополам, но это не мешало смять его пальцами.
– Ну да, ну да, диванным войскам виднее, – фыркнул Сергей, и Артура словно током ударило.
Он резко выпрямил спину и обернулся. В его глазах внезапно мелькнуло что-то темное и злое, быть может, даже мстительное, как в августе, всякий раз, когда кто-то заикался о расправе над силовиками.
Кирилл всегда знал, что в глубине души Артур, побывавший в самые страшные дни на Окрестина, мечтал расстреливать этих пидорасов, дубинки в глотки им запихивать и бить до синевы. Он точно хотел сделать с ними все то, что они делали с другими, но старательно сдерживал этот порыв. Теперь же скалился, глядя на Серегу, и это могло плохо кончиться.
– Эй, парни, – вмешался Кирилл, спешно становясь между ними. – Вы чего?
– Ничего, – ответил Серега, пожимая плечами и выливая остатки чая. – Просто не понимаю, нафига он здесь. Сидел дома, так и сидел бы, нечего препираться и пессимиздить мне тут.
– Иди ты нахуй, – глухо ответил на это Артур и отступил еще дальше от подъезда, на ходу швыряя в урну мятый сломанный фильтр.
Ему очень хотелось заорать, что он не из «диванных войск», но рассказывать, чем, где и как он занимается, было небезопасно, даже если речь о людях, которым он доверяет. Просто есть вещи, которые никто не должен знать. Никто. Никогда. Ему самому не помешало бы знать поменьше, но забыть, что уже есть, не получится, а пока лучше отвернуться, сжать в кармане кулак и помолчать.
– Кстати, а это нормально, что мы здесь вообще торчим? – спросил Кирилл, пытаясь отвлечь парней друг от друга. – Патрулька еще не проехала, а мы как бы на месте преступления и с уликами, – напомнил он, кивая на рюкзак на плече Артура.
Серега плечами пожал.
– Они лохи, эти патрульные. Не думаю, что они флаг заметят до рассвета, – сказал он, не желая признавать, что просто об этом не подумал.
– Они правда вряд ли заметят, а если заметят, едва ли побегут что-то делать, максимум доложат о нем, – поддержал Серегу Артур, все еще глядя в сторону. – Они даже цепи солидарности сами не разгоняют, вызывают ОМОН.
– Ну, ссыкуны, – фыркнул Серега, вручил Кириллу термос и достал сигареты. – Будешь? – спросил он у Артура, протягивая тому пачку, потому что и извиниться хотелось, и рожу эту потерянную набить тянуло.
Что с этим делать, Серега не понимал, а главное, никак не мог избавиться от мерзкого тревожного чувства, как никогда сильного, словно его вот-вот поймают, и виной тому может оказаться именно Артур.
«Ты просто дерганый болван», – корил себя за такие чувства Серега и улыбался, видя, как скептически Артур косится на пачку.
– Ты мне мой «нахуй» вернул, так что мы квиты, – сказал в итоге Сергей вместо примирительных извинений.
Артур в ответ кивал и все же брал сигарету, как-то излишне медлительно, заторможенно, по мнению Сереги, а затем еще и прикуривал от спички, которая не хотела гореть на холодном влажном воздухе.
Это все бесило Сергея, но он заставлял себя терпеть, напоминая, что в августе это ему удавалось.
– Да, вы были правы, – сказал Кирилл, как только Артур наконец-то смог затянуться. – Патрулька проехала, даже не притормозила. Ребята отписались.
Он показал Сереге свой телефон, а тот в ответ только рассмеялся.
– Лошки-петушки, – сказал он и быстро пошел прочь. – За мной, мои юные падаваны, настало время джедайской силой встряхнуть режим!
– Ты б не орал так на всю улицу, – со вздохом попросил его Кирилл, пряча термос в рюкзак, что висел у Артура на одном плече.
– Не ссы, замерзнешь! – ответил ему на это Серега и рассмеялся.
– Он неисправим, – вздохнул Кирилл и пошел за Серегой следом.
Артур двинулся за ними, помалкивая, хотя сам при этом очень хотел понять, как в ноябре Сергей все еще может быть таким невыносимым идиотом.
«Он слеп, глух или туп?» – мысленно спрашивал Артур, втайне завидуя той надежде, что искрила вокруг Сергея. В глубине души Артур хотел верить так же, но в нем от веры осталось разве что упрямство – жестокое, суровое, баранье упрямство, готовое долбить эти ворота до конца своих дней, даже если шансов их проломить нет.
На остановке возле школы их ждало трое. Двое мужчин и одна девушка – Мошка. Она была настолько тоненькой, что дутая куртка казалась массивней всего ее тела, по крайней мере, тонкие ножки в потертых джинсах казались слишком худыми. Она успела замерзнуть, потому топталась на краю лужи, но уходить не собиралась.