– Вам лучше уйти, – строго сказал Пылесос, и это его утверждение разделяли все присутствующие: все, кто вышел из РУВД и еще не уехал, все, кто ждали своих родных, и все, кто их уже дождались.
Десятки глаз смотрели на Грушевских с таким недовольством, что мама Сережи поспешила к мужу и, взяв его за руку, повела прочь.
– Какие же они неадекватные, – шептала она, а Кирилл это слышал, но, молча кусая губы, осматривался, пытаясь найти Серегу.
Куда именно он ушел, было не ясно.
– Я его найду, – сказал Кирилл, поспешив вдоль забора, и так резко дернулся, что чуть не сбил женщину, немигающим взглядом смотрящую куда-то.
– Извините, – сказал ей Кирилл и промчался мимо, а женщина неспешно шагнула вперед, не сводя глаз с Олега.
– Ты неисправим, – сказала она очень тихо.
Он не ответил, внимательно глядя на нее.
Меньше всего он ожидал, что бывшая жена появится здесь. Он не видел ее восемь лет, но все равно узнавал. Мгновенно вспоминая ее в зале суда тогда, десять лет назад. Ему вынесли приговор, а она встала и вышла, не взглянув на него. Ее равнодушная спина была тем, что он помнил все два года своего заключения.
Она не стала с ним разговаривать, просто подала на развод и добилась запрета на общение с ребенком, рождения которого Олег не успел застать.
– Не приближайся к ней, иначе я сама вызову на тебя наряд, – сказала она ему после освобождения, когда он хотел увидеть дочь.
После подобного приезжать под РУВД было, мягко говоря, странно.
– Зачем ты здесь? – спросил Пылесос, напрягаясь по-настоящему, словно эта женщина пугала его больше пыток, сроков и обещаний расстрела без всякого следствия.
– Ты был прав, – сказала она дрогнувшим голосом. – Ты был прав десять лет назад, когда говорил, что мира не будет, пока власть не сменится.
Она подходила ближе и осторожно застегнула замок его куртки до конца, пряча черную футболку.
– Откуда такие перемены? – настороженно спрашивал Олег, не спеша ни принять ее, ни оттолкнуть.
– Мой младший брат оказался на Окрестина в августе, – ответила женщина, глядя не на него, а на замок куртки, по которому вела пальцем.
– Сейчас ноябрь, – напомнил Олег все тем же жестким тоном.
Он видел обручальное кольцо на ее пальце, кольцо из белого золота, явно не то, что он когда-то надевал на ее палец.
– Я испугалась за тебя, – шептала она, не поднимая глаз. – Теперь ведь не две тысячи десятый, теперь все куда страшнее.
– Потому от меня надо держаться подальше, разве не так ты говорила?
– Прости, – наконец, сказала она и отступила, пряча руку. – Я просто поняла, что должна признать, что совершила глупость. Я не имела права лишать тебя дочери. Мы с мужем скоро уедем, она поедет с нами, но… я хочу, чтобы ты познакомился с ней. Я не имела права отбирать у тебя дочь. Прости за это.
Она смотрела ему в глаза и едва не плакала. Ей все еще было больно, страшно, как десять лет назад, когда она, одинокая и беременная, наблюдала за тем, как шмонают ее квартиру. Она продала его байк, разменяла квартиру, чтобы были деньги на адвоката, и считала, что ничего ему не должна. Она назвала его предателем и так было проще, пока мир не надломился снова.
– Прости, – повторила она.
– Ладно, оставь мне номер, я завтра позвоню, – ответил Олег, не способный сказать ей «прощаю», хотя понимал, что остаться с ребенком до года одной едва ли было легко.
– Конечно, – говорила она, протягивала ему лист с номером, прекрасно понимая, что телефона у него сейчас нет.
Он принимал этот лист, не находя слов, но точно зная, что завтра он наберет этот номер, потому что не хочет больше тайком смотреть, как растет его дочь.
Глава 40
Сергей быстро прошел вдоль забора, петляя среди людей, завернул за угол и закурил, глядя на парковку, уставленную машинами. Его трясло где-то внутри.
Получить по морде от отца для Сереги было не новым, но сразу после выхода на свободу – как никогда мерзким.
– Сереж, – окликнули его, и он тут же дернулся, готовый, как минимум, убегать, а если надо – драться, потому что даже видеть своих родителей не мог, особенно мать с этим ее обращением. Только рядом была не мать. Перед ним стояла Мошка – перепуганная и взволнованная.
– Не называй меня так, – попросил Сергей, отворачиваясь и нервно затягиваясь. – Я Цезарь, ну или, на крайняк, Салат, – рассуждал он. Я ведь похож на салат?
Он посмотрел на Мошку с каким-то нелепым вызовом.
– Не очень, – ответила она, осторожно приближаясь.
– Жаль, – серьезно ответил Сергей. – Такое алиби провалилось.