Он помнил еще адскую боль в руке и не мог сжать правый кулак. Всего три дня проходил без гипса, как снова был в руках у мусоров, уже третий раз.
«Я просто самый везучий человек на свете!» – думал он в РУВД и смеялся, медленно садясь на пол.
– Встать! – рявкнула на него эта мразь.
Мент нависал над ним, и это была угроза, но в голове Артура мелькали аналогичные команды, чужие крики и сквозь собственный смех хотелось послать всех к чертовой матери, только бы доказать самому себе, что ему не страшно.
– Встал, собака! – рявкнул мусор и пнул его ногой в бедро, не ударил, а прикоснулся с брезгливым угрожающим пренебрежением, и в тот же миг что-то внутри Артура словно лопнуло.
Дыхание изменилось само, напряжение стало другим. Смех исчез, и он поднял глаза на мента с внезапным осознанием, что он готов с ним драться, готов ударить его в РУВД, несмотря на табельное оружие, камеры и последующую уголовную статью. Он понял, что не может больше все это терпеть, потому что это правильно, благородно или что там еще говорят сторонники мирного протеста.
Он не просто хотел, чтобы эту мразь отпинали. Это было не безликое желание отомстить теням с Окрестина. Это было желание убить реального человека, который стоял перед ним, и, как ему казалось, он был способен это сделать.
– Оставь его, – вмешался неожиданно еще один сотрудник.
Мусор отступал, а Артур поднимался на ноги, но после этого не говорил уже ни слова. Молча подписывал оба протокола. За массовые мероприятия и невыполнение требований милиции и уезжал в автозаке на Окрестина, чувствуя, что он действительно готов убивать.
Он ощущал это и теперь не как абстрактное чувство, а как готовность превратить в оружие что-то максимально для этого подходящее. Он даже осматривался, пытаясь понять, что в этом подвале может стать оружием. Смотрел на людей, оценивая каждого на подобную готовность.
Он почти начинал планировать силовой прорыв, потому что их больше, потому что атаки от них не ждут, но потом вспоминал, что большинство белорусов к такому не готово, а враг готов давно. Тогда они проиграют, кого-нибудь наверняка убьют, а из силовиков всерьез никто не пострадает. Но он не мог запретить себе фантазировать на подобную тему.
Он отчетливо представлял в своих руках кусок арматуры, которым можно было бы разбить щиток шлема. Тот не рассыпался бы, но, покрывшись трещинами, мешал бы врагу видеть и тогда можно было бы его убивать.
Он был готов вообразить и само убийство, был готов назвать это планом, но слышал сдержанные всхлипывания и напоминал себе, что люди к подобному не готовы.
Отрицательно качая головой, он закрывал глаза, представляя, как развивались бы события, если бы он сидел не здесь, а дома перед ноутбуком, со всеми своими аккаунтами и чатами. Там он бы точно не думал про арматуру и убийства.
Лилипут заранее объявила бы время созвона, так, чтобы у них была возможность все обдумать и прийти на созвон с какими-то мыслями, которые нужно будет обсудить, и принять общее решение.
Артур никогда не приходил с пустыми мозгами на созвоны. У него всегда были какие-то идеи. Он всегда пытался посмотреть на проблему как на задачу и найти ответ. Не всегда это получалось, а последнее время он и вовсе едва ли мог сосредоточиться на делах, не возвращаясь мыслями в август, но если бы он был сейчас дома, то искал бы ответ.
Он ходил бы вдоль окна на кухне и курил, открыв форточку. Места бы хватало на два полушага – очень коротких, но очень ему нужных.
Заставляя себя думать в правильном русле, Артур достал сигарету и поднес ее к губам. Курить в замкнутом пространстве он не собирался, но она была ему нужна, потому, не прикуривая, он словно бы затянулся, отчетливо представляя себя на кухне.
«Если бы я не был здесь, что бы я считал верным?» – спрашивал он себя и искал идеальное время прорыва, потому что любой отвлекающий маневр может кончиться плохо – для всех и уж тем более для того, кто решил отвлекать.
«Этот вариант даже рассматривать нет смысла», – подумал Артур, хотя не сомневался: на созвоне подобные идеи тоже будут обсуждаться во всех возможных вариациях.
Сам же он их отметал. Считая обсуждение с активистами аналогом созвона. Он закрывал глаза и забывал где он, забывал, что ему самому угрожает опасность.
Он не мог сделать даже один полушаг, чтобы проще было думать. Ему не хватало пространства, но он все равно поднимал правую ногу, сгибал ее в колене и упирался стопой в стену за спиной, чтобы оттолкнуться и поставить ногу на пол, и так по кругу вместо шага, не открывая глаз и не выпуская сигарету.