-Лада-а! Подь сюды! Жбанчику бы хлебной! А то помру! Иссохло все. Лада-а!
-Что тебе, окаянный! Опять, ирод, беснуешься? - вошедшая в светлицу полусонная женщина была среди первых, опередив в этом даже хозяйку.
Слышу, как вошедшие, дружно ахнули. Следом слышу шум падающего тела. Не понял, кто это? Краем глаза выглядываю из-под стола, не понял, это же жена этого мужика. Женщину уже подхватили и поднимали с пола ее родные, одновременно пытаясь привести ту в чувство. И им это удается. Она, не успев отойти от шока, принялась:
-Допился ведь, черт окаянный! Не уходи от нас! Останься!
Мужик, раздираемый недоумением и муками от необходимости выпить, в полном непонимании принялся успокаивать и оправдываться:
-Ладушка моя, да ты что?! Окстись. Не собираюсь я. Ну подумаешь, выпил лишку. Ой, ну прости, допился твой ладо. Да?!
-Не уходи от нас. Сыновей на кого оставляешь, изверг?-заплакала женщина.
-Лада! Не гневи меня! Не дождетесь! Остынь!
-Да! Остынь?! А это как прикажешь понимать?
-Что?
-Это!
Сам же сижу под столом в полутемной комнате, подслушиваю чужой разговор и не пойму, чего они там обсуждают, но не вылезаю. А тем временем мужик завопил благим басом:
-Лада, что со мной? Уж ...помер?!
Через мгновение мужик от осознания чего-то непоправимого вдруг взревел раненым медведем: -Люба моя, Крутобогом прошу, спаси. Клянусь, брошу напрочь хлебну воду пить. Вновь Крутобогом клянусь, обещаю!
Нет, а хорошо ее мужик-то перепил! Конкретно! До сих пор бредит. Даже жена вон пугается. Это у него, как там ее? Ах-да, белая горячка.
Жена плача:
-Матрена, да где ты там. Подскажи, что делать-то?
Бабка с новыми свечами в руках вошла в светлицу, обойдя всех. Увидев ногу Сергея под сломанным столом, она усмехнулась, подошла к нему и приняла мою игру, незаметно для остальных показав мне кулак. Елы! Ну лопух! Мужик-то висит над столом, пока я держу.
-Так говоришь, что делать-то? Ну наговор делать надобно. Только вот спортил мне наговор, проснулся. И вишь к чему привело?
Нарочито громко, для меня, она сообщила:
-Вот сейчас я тебя опущу на пол. Идешь домой. Придёшь завтра, стол мне починишь, а вечером -по-новой. Понял?!
Осторожно убираю сгусток, стараясь мягко приземлить мужика. И когда он приземлился, бабка Матрена, не давая осмотреться, погнала всех прочь из избы:
-Ну ступай, чего зенки вылупил-то. Завтра придешь.
И когда стихли звуки колёс подводы, скрипнула входная дверь, только тогда я решил, что пора вылезать из своего укрытия. У Лизы от удивления не смогла произнести ни слова. Матрена же стояла в проеме, негодуя покачивая головой.
-Сергий?! -А че? Че сразу я-то. Это просто бесовщина какая-то!
И пошел спать. В баню.
Просыпаюсь очередным утром в бане. Сладко потянулся. Может, еще подрыхнуть? Взгляд касается угла бани. Стоп! Сидор! Где мой сидор?!
От волнения вскакиваю и в чем спал, выскакиваю во двор. Спать уже перехотелось. Солнышко жарит, птички уж поют, петух прокукарекал. Слышу на дороге катится телега. Сбоку слышу Лизкин голос:
-Сергий, уж проснулся?!
От волнения совершенно забыл поздороваться:
-Лизка, а ты не видела мой сидор с оружием? В бане лежал.
-Ох-хохо! Не успел встать, барчук, ужель о железках своих волнуешься. Видела!
-Где он?
-Да вона твой сидор, на солнце сушится. Ничего ему не сделается.
-Где? - сделал несколько шагов, чтобы убедиться в словах девушки и замираю. На солнышке сушились отдельно друг от друга, прямо сверкая, блестя своими свежеотмытыми боками и гранями, меч цзянь с ножнами. Ножичек мой швейцарский. И парострел впридачу. Рядом висела, сушившаяся на веревке моя сменная и запасная одежда, выданная мне еще на Новике. Постирать которую у меня в последнее время руки не доходили.
-Пф! Ну что, убедился, барчук. Ничего с твоей одеждой и оружьем не сделается. Постирала только. До такого состояния довести. Все грязное, в пятнах и масле, корках. Фу! Как можно?
Ну да грязное. После приюта как то не задумывался об этом. Там все по расписанию, раз в неделю будь добр сдать белье в стирку. Ну и сам. Время по вечерам было. А на Новике смена и стирка белья за все время была только один раз, когда в Кайгороде несколько дней были. Все в помощь вахтовым боцман отправлял. И все время грязь собирал. На Новике фраза "матросы грязь не собирают, она сама к матросам липнет" была применима на все сто. В казематах выстрелы потаскаешь или ствол паропушки банничком протрешь -смотришь, испачкался. В пародвижительный вообще можно на себя только старье надевать. В новом ходить туда просто жаль. Извазюкаешься со стопроцентной гарантией. В камбузе вроде стараешься, не пачкаешься, а все равно. Попробуй не пролить и не рассыпать, когда дирижабль трясет. Воздушные потоки они такие. В трюме постоянно свалившийся от тряски груз перекладывали. Мешки и ящики там потаскаешь -вот и вновь грязный.Или масло в калильные фонари вечером в полете зальешь-считай, измазался. Чистеньким только разве с капитаном или в телеграфной можно остаться. Остались еще силы в конце дня, успеешь замыть в горячей воде в пародвижительном, значит успел. Только сохло, правда, плохо выданное нам белье в замкнутом пространстве дирижабля, отчего оно прело и пахло. Иногда еще в мокром наутро уходил. Развешивать мокрое белье на уличной части палуб начальством не разрешалось, но находились экземпляры, которые вне вахты сушились на улице, одновременно сторожа свои вещи. Увидят флайт-мичмана или капитана на палубе, вещи свои, р-раз и в нишу, с их глаз долой. Пройдут офицеры -вновь быстренько развешивают сушиться. От своих не прятали, те все понимали. Сами такие. Вот и забил я в целом на свой внешний вид. Устал с грязью бороться.
А Лизка, чертовка какая, разве поймёт она. Раз уж постирала, надо бы ее поблагодарить. Дальше уж сам, без ее участия.
Взгляд касается лежащего на старой тряпке и сушащегося оружия. Она и его помыла-а?!
-А-а-а! Лизка-а! А это что? Что ты наделала? Зачем же мое оружие? Зачем парострел мыла-а? А саблю-то зачем?
Девушка явно была в замешательстве.
-Сергий! Чтоб блестело! Одежу как твою застирала, смотрю, рядом оружье твое. Грязное оно какое-то. Сергий! -девушка даже обиделась: -Я ж только луковичкой прошлась да золой с маслицем. А шаблю твою полбяной мучкой с солью да яблочным оцетом натирала. Помыла и на солнышко сушиться.
-Да зачем оружие-то?
- Сергий! Я ж как лучше -Лизка от обиды прямо надулась, глаза ее увлажнились : -Помочь хотела! А ты!
И обидевшись на меня, гордо задрав свой прелестный носик, Лизка быстро побежала в дом, выделяясь коричневыми задниками чеботов. А я остался во дворе, в думах, что же мне со всем этим делать дальше. И чем смазать. И о том, что вправду матросы на дирижабле в разговоре трепались, про то, что бабу к оружию подпускать ну никак нельзя. И куда б его еще спрятать.
****
-Эта звездная ночь, где ты и я
-Эта звездная ночь, зовет меня...
-Сергий, не крутись. Дай же намазать хорошенько. Еще немного и заживет, как на собаке.
-Да щекотно же.
-Терпи, паролетчик!
-Лизка, а скажи, что это тут за веники у вас развешаны.
-Сам ты веник. Это чернобыльник, трава наш дом от ведьм и злых духов защищает.
-Да ладно, неужели они есть?
-Не говори так, Сергий. Духи и домовые на нас обидятся, будут пакости делать. Правда, плохо не сделают. Но приятно не будет. Нельзя так с ними.
-Ну нельзя, так нельзя - легко согласился я с молодой знахаркой.
-Сергий, знаешь, завтра ночью новомесячие будет. Раз в Круголет на Ярилин день вся деревня гуляет. Ночью с парнями и девками пойдем костры Яриле зажигать. Весело будет. Игры и гадания всякие, гульбища, все песни поют и пляшут, в Иван-озере плескаются. И духи с нечистью и прочими кровопийцами на гульбище из лесу выходят. Пойдешь гулять с нами?