— Я понял это в боях, — кивнул Рой. — Ты прав, Маэс. Прав.
Он уставился в землю. В голове все еще звучало эхо слов фюрера Брэдли: о долге, доблести и славной победе.
— Но… Даже у мусора есть своя гордость, Маэс. Своя честь, — Рой нахмурился и огляделся. — Да, сила одного человека не безгранична…
Рой принялся рассматривать штандарт с гербом Аместриса, висящий на здании, с крыши которого Брэдли произносил речь. Только теперь Рой отметил, что на крышу невесть как взгромоздили танк, вокруг на ветру трепетали флаги, фюрер с гордостью во взгляде, отчего-то показавшемся Рою всевидящим, осматривал людей.
“Точно упивается их экстазом”, — подумалось Рою.
— В таком случае, — он кивнул, — я защищу всех, кого смогу. Пусть это будет всего-то горстка людей… Я защищу их! А они, в свою очередь, защитят тех, кто дорог и важен им, тех, кто слабее их.
Рой потер переносицу и выпрямился во весь рост — Хьюзу на какой-то момент даже показалось, что теперь на него смотрят сверху вниз.
— Хоть на это-то способен маленький человек!
— Это же детская математика, — развел руками Хьюз. — Геометрическая прогрессия. Очередной аргумент идеалиста…
— Не важно, что меня считают ребенком! — в глазах Роя заискрилось пламя — такое же живое, неукротимое, как пламя его алхимии. — Зови это как угодно! Хоть идеализмом, хоть идиотизмом — но я не отступлюсь! И когда я дойду до самого конца, это-то и будет тем, что смог сделать человек!
Хьюз поправил очки и изучающе уставился в лицо друга. Воодушевленное, непокорное лицо истинного борца — именно таким Рой сейчас казался Хьюзу.
— Может, поговорим о твоих идеалах, Хьюз? — распалялся Рой: то ли ему почудилось недоверие во взгляде друга, то ли он наконец позволил своим чувствам выйти наружу. — Как тогда, в военной академии! Помнишь? — он испытующе заглянул Маэсу в глаза. — Ведь когда мы перестаем говорить о своих идеалах, мы застываем. Как мухи в янтаре. Застываем… — повторил он, рассматривая вышитую на перчатке алую саламандру. — И перестаем развиваться.
Хьюз снова поправил очки и рассмеялся.
— Ты рассуждаешь уже не так, как раньше, — он предупредительно выставил ладони вперед, — но в душе ты еще ребенок! Смотри…
Он заговорщически улыбнулся и указал на стоящего на крыше фюрера Брэдли:
— Если ты хочешь защитить целую страну, тебе придется оказаться на самой вершине пирамиды.
Рой запахнул полы тренча и отвел взгляд от Брэдли — тот ровно в этот момент скосил на них свой единственный глаз.
— Это было бы правильно, Хьюз, — кивнул Рой. — Но… — он замялся. — Я не смогу проделать весь этот путь в одиночку. Не смогу, понимаешь?
Хьюз прищурился, рассматривая штандарт.
— Теперь я осознал это, — подытожил Рой.
— Что-то ты сегодня больно угрюмый, — покачал головой Хьюз, пихнув друга локтем.
Рой отмахнулся и промолчал, продолжая буравить взглядом Брэдли.
— Звучит чертовски интересно, — усмехнулся Хьюз. — Знаешь… Я тоже в деле.
Рой с интересом уставился на друга.
— Я хочу посмотреть, как твои детские идеалы изменят эту страну, — Хьюз сверкнул стеклами очков. — Хочу посмотреть, как они изменят страну, созданную Кингом Брэдли, который не боится самого бога.
Они оба посмотрели на стоящего наверху Брэдли. На миг Рою почудилось, что фюрер глядел прямо ему в глаза — или даже в самое нутро.
— Увидишь, Маэс, — пообещал Рой. — Обязательно увидишь.
*
Они шли по пустыне. Солнце взошло; впервые за последние годы не было слышно непрекращающейся стрельбы и разрывов снарядов. Уцелевшие крались вперед, вздрагивая и оборачиваясь; но те, кто шел впереди — с гордо поднятой головой и расправленными плечами — постоянно подгоняли.
— Мне осточертело прятаться! Почему я должен уходить с родной земли? Бежать, точно поганый вор! — вспылил старик; в морщины его забилась пустынная пыль, но глаза горели непримиримым огнем.
— Мы не прячемся, — веско отозвался Хайрат. — Мы отступаем, перемещаемся — да назовите это как угодно! Но мы выживем во славу Ишваре!
— Точно живые псы! Утратившие достоинство… — старик шумно высморкался.
— Не время для споров! — рявкнул Хайрат. — Наверняка аместрийцы прочесывают границы и даже пустыню! Нам нужно опередить их!
— Успеть смотаться, поджав хвосты! — выплюнул старик.
— Называйте это как хотите, — осмелевшая Элай вышла на шаг вперед и с вызовом посмотрела на старика. — Мы выжили. Какой ценой мы выжили? — алые глаза увлажнились, лицо скривилось, но она продолжала буравить старика взглядом.
— Баба с детенышем, — махнул рукой тот. — Лишь бы в нору забиться, как крыса…
— Что же ты тогда сам голову под пулями не сложил? — взъярился Хайрат. — А она дело говорит.
— И долго ты нас по пустыне водить будешь, избавитель? — хмыкнул старик, но в голосе его уже не осталось прежней непримиримости; он словно растратил запал, но не решался признаться в этом даже себе.
— Сколько потребуется, — буркнул Хайрат, глядя на светлеющее небо над бескрайней выжженной твердью.
Они шли. Сбивая в кровь ноги, уничтожая запасы воды. За ними уже не гнались — должно быть, не верили, что в этом покинутом богом и людьми месте способна теплиться жизнь. Беглецы по-прежнему оборачивались, напряженно вслушивались в тишину — и не верили ей. Эхо фронта все еще гудело в их измученном войной сознании, сидело глубоко под кожей, отравляло кровь.
Элай оглядывалась назад в слепой надежде, что, быть может, за ними следует кто-то еще из беглецов.
— Не смотри назад, — Хайрат осторожно сел рядом и накрыл ее ладонь своей. — Только вперед. Ты нужна ей, — он кивнул на мирно спящую на руках Элай малышку.
Элай поджала губы и молча кивнула — в горле застрял противный ком.
— Ты нарекла ее? — Хайрат рассматривал безмятежное личико спящего младенца, на губах его блуждала легкая улыбка.
Элай подняла глаза и — снова так же молча — кивнула.
— Здесь все друг другу родня, — серьезно проговорил Хайрат. — Нас осталось мало. Разве могут дети Ишвары не протянуть руку сестре или брату в моменты невзгод?
Элай вспомнила барак. Вспомнила Наилю — та вечно пусть и лезла на рожон, но защищала и ее, и дитя от нападок: озверевших от нечеловеческих условий соплеменников, аместрийцев…
— Ее будут звать… — голос Элай сорвался, по щекам потекли слезы. — Ее будут звать, как ту, что не дала разорвать нас, точно падаль, на куски…
Хайрат огляделся — он не хотел, чтобы кто-то слышал их разговор. Элай оказалась единственной, кому удалось вырваться из аместрийского плена. Разумеется, это пришлось по нраву далеко не всем членам новоявленной большой и дружной семьи.
— Ну… Полно… — он растерялся и лишь неуклюже приобнял Элай; та уткнулась ему в плечо и едва слышно всхлипывала, стараясь не разбудить ребенка.
— Знаешь… — она покачала головой и утерла нос рукавом. — Я ведь уверена… — она замялась, набирая в грудь побольше воздуха, точно перед прыжком в воду. — Я уверена… Что Наиля — не моя дочь! — выпалила она на одном дыхании.
Хайрат резко выпрямился, не выпуская Элай из объятий. Он не вглядывался в девочку. Теперь самым главным было то, чтобы младенец оказался ишварской крови.
— Почему ты в этом уверена? — он посмотрел Элай в глаза.
— Уверена, — она упрямо мотнула головой. — Мы с Фирузом сына ждали, — Элай потупилась — Хайрату показалось, что вот-вот с пепельных ресниц сорвется вниз блестящая капля.
— Традиции, — кивнул Хайрат. — Понимаю. Вон, бабка давно говорила, что мать вместо меня дочь ждала… Может…
— Нет, Хайрат, — Элай всмотрелась в черты ребенка. — Я чувствую это, понимаешь? Мое сердце… Им там… — она запнулась, но продолжила. — Им там, должно быть, все едино было. Какая разница, где чей ребенок… Мы для них — не больше чем звери. А моего сыночка…
Она вздрогнула и только теснее прижалась, словно ища поддержки и защиты.
— Что стало с остальными? — наконец, Хайрат нашел в себе силы, чтобы задать этот вопрос.