– Опять идет «Гроза», и я играю Катерину.
– Душечка!.. Да неужели? Ермоловскую роль?.. Трусите?
– ещё бы!.. Разве это мой genre[99]? Но так хочет Тобольцев.
– Ска-жи-те!?
– Он замучил репетициями… Вот горе только! Варвара у нас плоха… Совсем нет бытовой молодой любительницы.
– Ска-жи-те!!
– Тобольцев с ног сбился… Он в Кудряше – чудо! Прямо «неотразим»! Ха!.. Ха!.. И представьте… Лучшие его места с Варварой, а она никуда не годится…
– Ска-жи-те!!!
– Вы ложу-то нам не забудьте записать, – напомнил Конкин. – А что у вас ещё намечено?
– «Блуждающие огни»[100]… Макса будет играть Чарский. Настоящий артист… Он будет очень недурен. Я уже устроила у себя маленькую считку en petit comite[101]…
– Vraiment?[102] – Конкин так вскинулся, бросая стремительно этот вопрос, что даже ноги его дрыгнули и монокль упал. Звук французской речи всегда приводил его в возбуждение.
– Но опять горе! Нет у нас хорошей Лели… Вы знаете, Вера Аркадьевна, какая здесь нужна тонкость и красота? Леля – это фарфоровая куколка… Роuрéе de Saxe[103]…
– C’est çа… Роuрéе de Saxe…[104] – Конкин лихорадочно потрепал свои рыжие бакены (по-английски).
Засецкая вдруг улыбнулась Соне.
– Вот если б вы взялись… Вы были бы идеальной Лелей. Вы не играете?
Соня покраснела.
– О нет!
– Ах, жаль!.. А то попробуйте…
– Нет!.. Ради Бога… – Соня мягко грассировала, и у неё выходило: «хади Бога…»
Все рассмеялись её смущению. Но у Засецкой уже зародилась «комбинация»… Она не привыкла встречать препятствий.
– Мне бы хотелось, чтоб вы были на спектакле… Вы любите театр?
– Ужасно! – в экстазе сказала Соня.
– Ах, как вы прелестны! – искренне сорвалось у Засецкой. – Вы – тип Офелии… N’est-ce pas, monsieur Paul? Un vrai type anglais?[105] – спросила она хозяина с чисто парижским акцентом.
Тот в экстазе, польщенный, задергался руками и ногами, как паяц.
– И я уверена, что у вас есть талант… Вы так хорошо сейчас сказали это «ужасно»!.. Позвольте вас поцеловать… Ах, это надо устроить! Можно вам привезти билет на этот спектакль? Gratis, sans doute…[106]
– Oh!.. Cela va sans dire![107] – не преминул откликнуться Конкин, внимательно разглядывая в монокль эту учительницу, которую раньше он так мало замечал. Впрочем, это внимание ничем не грозило Соне… Конкин был слишком занят спортом, яхт-клубом, теннисом, своими штиблетами, запонками, костюмом, ракетками… И темперамента у него не было.
– Я, право, не знаю… что скажет Катя?
Засецкая сдвинула брови.
– Кто это Катя?
Решено было, что и «Кате» дадут билет. Лишь бы ехали!..
На прощание Засецкая опять поцеловала Соню, обдав её опьяняющим запахом каких-то незнакомых духов. Перед этой «барыней» с ног до головы сама Конкина, маленькая, черненькая, вертлявая, с взбитыми и спускавшимися на уши волосами, ещё разительнее, чем когда-либо, напоминала маленькую собачку.
Соня вернулась домой, не слыша под собой ног. Но Катерина Федоровна на её восторженные восклицания крикнула:
– Это Засецкая-то аристократка?.. Да я ей руки не подам!
Соня упала с небес.
– За что?..
– За все! – сердито отрезала сестра.
– А как же Конкины? – пролепетала Соня.
– Ну что Конкины?.. Известно, купцы… Были бы деньги, они готовы пятки лизать… А тебе она не компания. Чем от неё дальше, тем лучше!
Соня вечером подслушала разговор сестры с матерью.
– Засецкая, – говорила Катя, – состоит содержанкой одного старого миллионера. Когда по такой дороге идут из нужды, необразованные, которым все пути заказаны… А она? И хоть бы уж молодой был любовник! А тут один расчет. Мерзость!
Минна Ивановна не перечила. Она только смиренно молила не отказываться от билетов. Ведь у бедной девочки так мало развлечений. Катерина Федоровна насупилась и промолчала. Это был уже хороший признак. Соня решила молча выжидать, а Минна Ивановна систематически повела атаку. её огорчения Катерина Федоровна боялась больше всего на свете, напуганная докторами. Огорчение могло вызвать третий удар, то есть смерть.
– Ну хорошо…..ну ладно! – с напускной резкостью дня через два согласилась Катерина Федоровна. – Отчего раз не съездить? Но только уж играть там самой?.. Ни в жизнь! Выкинь из головы эту дурь! Воображаю, какой там вертеп!
Вот каким образом сестры Эрлих очутились в *** клубе.
XI
Шла «Гроза». Театр был полон.
Засецкая играла нервно, с огнем, хотя в первом акте была «барыней», что она сама чувствовала, к её великому огорчению. Чернов-Борис – тоже был недурен, хотя некстати впадал в трагизм и «дрыгал коленками»…