Сегодняшнее меню включало также навязчивую безделицу «Говори на моем языке», бодренькую «Свободен быть (как я)», пульсирующую «У нас есть власть» и грозную, отягощенную звуком «техно» «Дистанционный контроль». Напористо-девичья «Это единственный способ жить» завоевала много поклонниц по всему миру среди детей от восьми до двенадцати лет. Абсолютным хитом «Большой Семерки» от Тайваня до Словакии была песня «Заткнись и танцуй». Следующим ударным номером, специально предназначенным для тегеранского дебюта, должен был стать гибрид иранского фольклора и «калипсо» под названием «Эй, мистер Талибан, сорви мне банан».
— Поешь пахлавы, Ник. Или вот курочки с грецкими орехами… — Старлиц сунул в трясущуюся бухгалтерскую руку вилку. — Как насчет перевода доли босса на Гавайи?
— Продвигается с большим трудом, — ответил Ник вежливым голосом. — С дутыми компаниями — никаких проблем! С переводом фондов в Стамбул и из Стамбула — тоже. Как и с уклонением от налогов. Но с переводом больших сумм евро-йен из «Акдениз банка-си» в филиал японского банка на Гавайях проблем не оберешься.
Старлиц напрягся.
— Это совершенно необходимо сделать, Ник!
— Местным это не нравится, — возразил Ник. — И мне не нравится. — Ожив от восхитительной долмы, Ник перешел к чревоугодию: стал макать баклажаны в перченое оливковое масло. — В этом году с японскими банками совершенно невозможно работать. Стоят стеной, как склеенные. Когда в их двери входит полиция, из окон выпадают вице-президенты.
— Для босса это только дополнительный повод хотеть денег. Надувай кого хочешь, Ник: турок, девчонок, гастрольную команду, только не Макото. Я хочу, чтобы Макото был жирным и довольным, чтобы его гавайская рубаха трещала по всем швам!
Ник нахмурился.
— Макото — рок-музыкант и больше ничего. Он никогда не проверяет свою бухгалтерию, даже не умеет ее читать. С Макото мы могли бы сделать что угодно. Он бы никогда не догадался. Ему вообще все равно!
— Ты все очень правильно анализируешь, Ник, я с тобой полностью согласен. За это я тебя и люблю, потому и рад, что мы вместе. Ты профессионал, один из самых лучших. Только одно «но». — И Старлиц отнял у Ника вилку. — Ты будешь делать то, что я тебе велю, заруби это себе на носу! Иначе жрать тебе с пластмассового подноса в вонючей тюряге. Ник нервно прыснул.
— Успокойся, Легги, я держу все под контролем. Стамбул у нас в кармане. Даже Иран обещает принести доход. Все в порядке, никаких проблем!
Старлиц со значением кивнул, оставил Ника и стал проталкиваться к рабочему месту Лайэма. Путь ему ежесекундно преграждали юные киприоты, потные и полуоглохшие. Это были образцовые поклонники «Большой Семерки» — одурманенные полукровки, лишенные корней и податливые, как воск. Половина населения турецкого Кипра проживала в Лондоне, и дети беженцев стояли одной ногой на острове в Северном море, другой — на острове в Средиземном море. Как подросткам, им было бы неуютно в любом уголке мира. Сейчас они дергались, как маньяки, стараясь подстроиться под всемирный ритм.
Звукорежиссер Лайэм тонул в тени позади своей проигрывающей аппаратуры и многоэтажной клавиатуры. Это был лысеющий толстячок в сдвинутой на затылок бейсбольной кепке и в африканской рубахе, с сигаретой «Плейере», зажатой в желтых клыках.
— Как тебе новая аппаратура, Лайэм? Лайэм обернулся и осклабился.
— Сам не чувствуешь? — Он похлопал себя по брюху, заметно вибрировавшему от басов.
— Я лишен музыкального слуха, — напомнил ему Старлиц. — Расскажи-ка мне про электронные лампы.
Лайэм передвинул несколько рычажков, превратив высокие частоты в своих наушниках в еле слышный писк.
— Два года я довольствовался всяким дерьмом, теперь и вспомнить противно. Ты только вслушайся, как богато шлепают эти штуковины с русских ракет! В середине лохмато, внизу подобрано — красота! — Лайэм постукал себя по голове желтыми от никотина пальцами. — Правда, верхи тонковаты, но это пройдет, просто лампы еще толком не пригорели.
— Значит, они тебя устраивают?
— Лучше не бывает! — пробулькал Лайэм. — Одну лампу я продаю на интернет-аукционе. Хочешь знать, сколько за нее готовы отвалить профессионалы? Последнее предложение — пять тысяч!
Старлиц приподнял густые брови.
— Пять тысяч баксов за паршивую электронную лампу? Господи, я занимаюсь не тем бизнесом!
Улыбка Лайэма уползла за уши.
— Пять тысяч фунтов, босс! Янки не соображают в лампах.
Старлиц довольно показал ему большой палец и снова нырнул в шум. Лайэм был незаменим. И к тому же предсказуем. Некогда он объездил четыре континента, изображая с помощью гитары тантрического монаха британского психоделического блюза. Лайэм пережил шестидесятые, оставил позади славу, давно наплевал на фанатичных поклонниц, не погиб даже в чудовищной Ниагаре наркотиков и выпивки. Лайэм полностью оправился от рок-н-ролла, если не считать неизлечимого пристрастия к первоклассному звуковоспроизводящему оборудованию. Он был профессиональным музыкантом и не требовал зарплаты, крыши над головой, стоматологической, даже просто медицинской страховки. Но оборудование у него должно было быть самое лучшее.