Легги застал Тамару за сеансом воспитания Немки. Всех вокруг обязательно тянуло спустить на Немку собак, хотя она этого совершенно не заслуживала. Она была надежной, послушной, чистюлей. К тому же она состояла в «Большой Семерке» три года, с первых дней. К немногим достоинствам Немки смело можно было добавить стойкость.
Легги дорожил Немкой и терпел все ее безумные увлечения. Он был хорошо знаком с ее самозваным французским женихом, неталантливо косившим под Бельмондо и объявлявшимся по праздникам в спортивном автомобиле, с шоколадом и шампанским. С красавчиком французом Немка всегда была вежливо холодна, ибо ее глупое сердечко неизменно принадлежало никчемным бездельникам из публики. Чувствуя слабину, жулики из стран развалившегося Варшавского Договора преследовали ее, слали ей длинные пылкие факсы на непонятных языках, усеянные надбуквенными значками и апострофами и полные просьб о срочных займах. Сначала Немка увлеклась крупным белокурым поляком, потом низкорослым кислым умником чехом. Но удачливее всех оказался не выпускавший из рук пистолета серб, вовлекший ее в крупные неприятности.
Сейчас Немка виновато хлюпала носом, слушая Тамарин выговор. Речь шла о каком-то турке. Легги погладил Немку по плечу.
— Как жизнь? — поинтересовался он.
— Я его люблю, — всхлипнула она.
— Понимаю. А что говорит твоя матушка?
— Она его ненавидит!
— Что ж, все по-старому, ничего новенького. — Он перевел взгляд на Тамару. — Как она?
— Как будто ничего. — Тамара пожала плечами. — Просто она молодая и глупая.
— Успокойся, Немочка, — пропел Легги. — Ты — наша надежда, без тебя мы никуда. Ты для нас как скала, детка. Ты наш локомотив. О твоих прошлых проблемах никто не вспоминает. Теперь ты выросла и понимаешь, что такое ответственность. Ты разумная, ты наша умница!
Немка утерла глаза, размазав многослойную тушь и металлическую пыль.
— Вы так считаете? — спросила она растроганно.
— Конечно, детка. Она нахмурилась.
— Я-то ладно, а вот Американка ведет себя как глупая стерва!
— Неужели опять? Немка топнула сапожком.
— Она все время нюхает кокаин и задолжала мне кучу денег.
— Ничего, с этим я разберусь. Выше голову! Расправь плечики. Улыбочку! А я немного поболтаю с фрау Динсмор. — И он отвел Тамару в сторонку.
— С Американкой действительно нет сладу, — прошипела Тамара.
Легги обдумал это неприятное известие.
— Которая это Американка по счету?
— Шестая, дурень! Никак ты не найдешь американку, которая бы нам подошла. Может, все-таки попробуешь? Пошевели для разнообразия мозгами.
Легги пребывал в растерянности. Как он ни старался, ему никак не удавалось отыскать на роль Американки такую, которая сгодилась бы для группы. Возможно, это было связано с тем, что Америка состояла из девяти разных культурных ареалов. С большими континентальными империями вечно не оберешься проблем.
— Она так плоха?
— Хуже не бывает! Неряха, хулиганка, лентяйка, грубиянка.
— Ничего себе!
— И верит собственным пресс-релизам.
От такой новости у Легги глаза полезли на лоб.
— Значит, дело серьезное…
— Меня уже тошнит от твоей тупой Американки. Пора что-то предпринять. Нам предстоит в Стамбуле серьезное выступление, а она плохо влияет на всех девушек.
— Я этим займусь, Тамара. Увидишь, все будет нормально. Не грусти. В персонале «Большой Семерки» грядут перемены. — Видя скептическую усмешку Тамары, он продолжил: — Тебя ждет большой сюрприз. — Он дружески подмигнул. — Тебе знакомо это имя — Пулат Романович Хохлов?
По выражению лица Тамары трудно было понять, как она относится к услышанному.
— Хохлов? Русский, что ли?
— Конечно русский. Пулат Хохлов, романтический герой войны, летчик-ас. Он поднимал Илы-14 из Кабула.
— Зачем ты мне рассказываешь об этом летчике? — настороженно спросила Тамара.
— Потому что это не просто летчик, Тамара, а твой пилот! Хохлов работал на тебя и на твоего мужа.
Во время войны он летал в Азербайджан с контрабандой. Это тот, кто тебе нужен, детка!
— У меня и так полно мужиков, Легги. Даже слишком. Этот твой «тот, кто мне нужен» — перебор.
— Вы с Хохловым были такой сладкой парочкой! Он от тебя не отлипал. В вашу последнюю встречу ты повалила его на заднее сиденье автобуса.
Лицо Тамары стало каменным.
— Мне не нравятся такие речи!
— Я это не придумал, Тамара, — сказал Старлиц обиженно. — Я был тогда там с вами в автобусе. Вспомни: восьмидесятые годы, Нагорный Карабах. И красавчик русский в кожаной летной куртке, весь в медалях!