— Кауаи — «Остров-сад». Середина Тихого океана, туристический бум. Бар на баре, как в твои старые деньки, в Роппонги. — Макото положил руку Старлицу на плечо. — Честное слово, Регги, в труде садовника нет ничего зазорного. Славное, почетное занятие. Сэнсей Борутаро учил, что надо возделывать собственный сад.
— Борутаро? Из философов «дзен»?
— Вольтер.
— А, этот… — Старлиц пригляделся к розовым кустам. — Я подумаю над твоим предложением. Серьезно.
— Я вижу будущее, братец, — сообщил Макото. — Наступление Y2K меня не страшит. Просто идут годы, я толстею, старею и богатею. Возможно, совершенствуюсь в игре на гитаре. Но у меня находится все меньше, что сказать. Скоро я достигну вершины мастерства, но уже не будет причин играть. И тогда меня можно будет кремировать.
— Лучше завянуть, чем сгореть.
— Конечно, лучше, но ненамного. Поэтому у меня получится.
Ясным тропическим вечером Барбара возвратилась с урока гавайского танца. Когда-то она сама брала уроки в местной танцевальной школе, скромно участвовала в общинных концертах, станцевала однажды на фестивале «Коке'е Банана Пока». Но подлинной исполнительницей гавайских танцев она не была. Настоящую хулу плясали доисторические племена, не знавшие железа и грешившие человеческими жертвоприношениями. Однако появление Барбары на сцене сдуло оттуда всех остальных. Хула, которую танцевала Барбара, была танцем, который родился бы на Гавайях, стань они полинезийской сверхдержавой с ядерными каноэ-авианосцами. Ее хула была посвящена 1999 году. Это был яркий, самоотверженный танец, торжество безопасного секса, стероидов и стиля гимнастического зала.
Теперь Барбара была на Кауаи гуру постмодерновой хулы. У нее была собственная танцевальная школа и две дюжины влюбленных в нее либеральных американок средних лет, свято в нее веривших и готовых повиноваться любому ее жесту.
Старлиц наблюдал с безопасного расстояния, как босая Барбара выходит из своего «мерседеса». Ее бедра были обернуты цветастой юбкой, грудь венчал тесный лифчик без бретелек, голову — плетеная шляпка с цветком. Легко миновав сорок футов красной мшистой грязи, она взошла на крыльцо с такими чистыми ногами, словно по пути побывала на педикюре.
— Легги! — Барбара еще больше расширила огромные раскосые глаза. — Алоха, дружок!
— Рад тебя видеть.
Она прикоснулась губами к его виску. Он был поражен. Обычно поцелуй Барбары заканчивался еще в воздухе и больше напоминал ласку деревянной туземной богини. На сей раз состоялось настоящее плотское соприкосновение.
— Где ты столько пропадал? — пропела Барбара самым сногсшибательным сценическим голосом. — Я боялась, что ты нас разлюбил.
— Дела… — пробормотал Старлиц.
— Побудь с нами, Легги. Добро пожаловать в рай. — И она выразительно щелкнула пальцами: — Аnuаnuа о te heiti nehenehe to tino e.
— А, да, нет, может быть. — Старлиц старался не таращиться на нее. Человек, не знавший Барбару так давно, как он, ни за что этого не различил бы, но он увидел, что она стареет. С непередаваемым изяществом — но стареет. На ее прежде безупречном лице появились мелкие зацепки, тревожные намеки на морщинки, на великолепных волосах сильнее, чем раньше, был заметен слой кокосового масла.
Солнце. Соленая вода. Серфинг. Старлиц даже обнаружил на ее бедрах три-четыре лишних фунта плоти — следствие увлечения жареной свининой.
Барбара вплыла в дом, Старлиц последовал за ней, сбросив у двери сандалии.
— Как тебе здесь живется, крошка?
— Здесь все со мной очень милы.
— Неужели?
— На Кауаи я своя, ohana [65]. Меня любят всюду: в цветочной лавке, в кафе. — Ее паузы волновали еще сильнее, чем звук ее голоса. — Понимаешь?
— Понимаю, Барбара. Здесь известность перестала быть для тебе обузой. Здешний простой многонациональный люд умеет заглянуть за оболочку и разглядеть твою хрупкую душу.
— Я могла бы сказать то же самое, если бы захотела.
— Я вынужден просить тебя об услуге, — поспешно сообщил Старлиц.
Барбара широко улыбнулась и потрепала его по плечу. Старлицу показалось, что в ней стало меньше от танцовщицы хулы и больше от мастерицы кун-фу.
— Ты не меняешься, Старлиц.
— Мы с Макото заключили пари. Я проиграл. Ты знаешь об этом?
Барбара важно кивнула.
— Волшебство!
— Да. Ты не откажешься поехать с нами на реку Ваиалуа? Мне нужна добровольная помощница. Лучшая кандидатка — ты.
После дальнего перелета Старлица рано сморил сон. Наутро он и Зета встали вместе с птицами, взяли машину из хозяйского гаража и покатили в Лихуэ за свечами, дымовыми шашками, взрывпакетами и зеркалами.