Вздрогнул кузнецкий сын, неловко попытался высвободиться, но корни не поддались, лишь несильно сжали его руки, будто бы убеждая не двигаться. Но что ещё он мог сделать, совершенно обессиленный, когда боль опустошала, а раны лишь сильнее кровоточили? Старый ясень ему не противник, не теперь, когда человеческая жизнь висела на волоске. Однако чёрное дерево больше не нападало. Лишь уложило путника в тени своих ветвей, прижав к неровной коре. И, если бы у юноши хватило сил в последний раз открыть глаза, он бы увидел, как пальцы его переплелись с сухими сучьями, а кожа посветлела и покрылась древесными кольцами, точно шрамами. Пьянящая боль из груди куда-то ушла, оставляя после себя лишь светлое тепло, как если бы с ней в последний полёт отправилась и человеческая душа.
Эта летняя ночь выдалась особенно долгой. Однако её, как и каждую ночь до этого, вновь сменило утро, полное надежд и новых свершений. Старый ясень, одиноко ютившийся посреди чащи, преобразился в лучах ласкового солнца. Выпрямился, зазеленел, сбросил оковы плена коварной ночной сущности, что год за годом выпивала из него все соки. Вместе с ним преобразился и еловый лес, вновь закипевший жизнью, начала процветать окрестная деревня, что пережила множество тревожных ночей. Тьма больше не пугала её жителей, не заставляла прятаться по домам в ожидании неминуемой гибели. Все стало, как в спокойные и успевшие уже позабыться времена. Лишь одна семья то и дело наведывалась на затерянную посреди чащи поляну, чтобы постоять в тени ясеня, в чьей листве резвился июльский ветер и перекликались крошечные пташки. Они и сами не понимали, почему каждый раз возвращались к месту, отнявшему у них младшего сына, однако каждый раз после таких встреч убитый горем отец чувствовал облегчение, а впечатлительная мать могла поклясться, что снова разглядела среди узоров коры улыбку своего погибшего ребёнка.
Конец