Особенно четко эту закономерность можно увидеть в картинах художников. Например, картина И. И. Левитана «Владимирка» наполнена скорбным лирическим чувством. Ее замысел возник в результате воздействия на художника воспоминаний, связанных с этой дорогой. О том, как менялось восприятие пейзажа от изменения настроения, рассказывает знакомая Левитана С. П. Кувшинникова: «Однажды, возвращаясь с охоты, мы с Левитаном вышли на старое Владимирское шоссе. Картина была полна удивительной тихой прелести. Длинное полотно дороги белеющею полосою убегало среди перелесков в синеющую даль. Вдали на ней виднелись две фигурки богомолок, а старый покосившийся голубец (голубец — крест с кровлей. — В. Л.) со стертою дождями иконою говорили о давно забытой старине. Все выглядело таким ласковым, уютным. И вдруг Левитан вспомнил, что это за дорога…
— Постойте. Да ведь это Владимирка, та самая Владимирка, по которой когда-то, звеня кандалами, прошло в Сибирь столько несчастного люда.
И в тишине поэтической картины стала чудиться нам глубокая затаенная грусть. Грустными стали казаться дремлющие перелески, грустным казалось и серое небо. Присев у подножья голубца, мы заговорили о том, какие тяжелые картины развертывались на этой дороге, как много скорбного передумано было здесь, у этого голубца…»
Эти переживания и позволили создать Левитану столь впечатляющее, овеянное гражданской скорбью произведение о поколениях прекрасные русских людей, поплатившихся каторгой за преданность народу. Глядя на пустынную дорогу, мы словно видим бредущих политзаключенных, слышим кандальный звон.
Иными словами, мы заговорили об эмоциях, которые отражают физиологическое состояние человека, представляют собой реакцию организма на внутренние или внешние раздражения и имеют ярко выраженную субъективную окраску. То, что эмоции оказывают значительное влияние на восприятие окружающей действительности, ход мыслей, свидетельствуют эксперименты с вживленными тончайшими электродами в глубины мозга для лечебных целей. Так, один больной, страдающий тяжелой депрессией, объяснял свои слезы неизлечимой болезнью отца, в которой он якобы повинен. Получив незаметно для него электрическое раздражение зоны положительных эмоций в глубинах мозга, больной вдруг прекратил прежние разговоры и стал обсуждать план обольщения одной женщины. На вопрос врача, почему у него изменился образ мыслей, он ответил, что этот план возник у него внезапно.
Эмоциональные состояния влияют и на память, о чем говорят следующие наши наблюдения. Так, на шестой день сурдокамерного эксперимента испытуемый Г. явно находился в тоскливом настроении. По условиям опыта он каждый день вскрывал конверт, в котором содержалось задание провести репортаж на ту или иную тему. В тот день ему предлагалось рассказать что-нибудь смешное. Однако испытуемый, характеризующийся как пунктуальный и исполнительный человек, категорически отказался выполнить психологический тест. По окончании испытания Г. так объяснил причину своего отказа: «Предложение рассказать смешное не соответствовало моему настроению, что представлялось совершенно неприемлемым и неуместным. Ничего веселого вспомнить не удалось. В голову лезли не смешные, а скорее грустные воспоминания».
Испытуемый Ю. по своим индивидуальным особенностям был человеком с циклически сменяющимися эмоциональными состояниями — от угнетенного до приподнятого, жизнерадостного настроения, при явном преобладании последнего. В первый день пребывания в сурдокамере по техническим причинам был сорван один из важных экспериментов. Со своей стороны Ю. делал все от него зависящее, чтобы этот эксперимент состоялся. По данным непосредственного наблюдения за испытуемым (мимика лица, тембр голоса, двигательная активность и др.), в тот день он находился в меланхолическом, подавленном состоянии. Через пару дней его настроение улучшилось, и он успешно проводил эксперимент, сорвавшийся не по его вине в первый день исследования.
По завершении сурдокамерного исследования, отвечая на конкретно поставленный вопрос об испытаниях первого дня, он совершенно неожиданно для всех достаточно подробно рассказал, как он успешно провел эксперимент, который, как уже говорилось, был сорван. Серьезность обстановки, значимость сурдокамерного испытания для дальнейшей судьбы испытуемого и непричастность его к срыву пробы полностью исключали умышленный обман. Мы пришли к выводу, что на фоне приподнятого настроения успешно повторяющийся эксперимент в дальнейшем сгладил впечатление о срыве в первый день. Полгода спустя, находясь в плохом настроении, он неожиданно вспомнил о неудавшемся эксперименте.