Не прошло и нескольких минут, как раздался сигнал перейти с рыси на шаг. Это было необычно: как правило, изменения скорости передвижения разделялись большими интервалами. Скоро, однако, причина стала ясна: на горизонте показались ходячие горы.
Менги называли это чудо "нантук"; Гану название показалось слишком коротким - или слишком длинным, - чтобы должным образом описать зверя. Четыре похожих на колонны ноги поддерживали невероятно массивное тело; с головы свисал похожий на змею отросток, с обеих сторон которого торчали подобные саблям клыки - нет, должно быть, бивни, - воинственно загибающиеся кверху. Мохнатая шерсть была где рыжевато-коричневой, где черной. Десятка полтора великанов виднелось на фоне зарослей кустарника; они паслись в высокой траве. Сначала Ган мог сравнивать их размер лишь с высотой деревьев; потом семеро менгов с пронзительными криками помчались по равнине в сторону чудовищ, и старый ученый смог лучше оценить величину нантука: даже верхом люди едва доставали ему до брюха.
- Что они делают? - озадаченно спросил Ган. Никто из менгов ему не ответил: они не понимали нолийского, а Канжу, который мог бы перевести, теперь не было.
Все еще вопя, воины скакали к насторожившимся животным. Самые крупные нантуки встали кольцом, защищая более мелких и совсем маленьких - размером всего с лошадь, - это, как решил Ган, были детеныши. Всадники выхватили мечи и стали размахивать ими перед великанами; казалось, они стараются приблизиться на достаточное расстояние, чтобы поразить их.
"Разве копья не подошли бы для этой цели лучше?" - подумал Ган, но потом понял: менги не пытаются убить огромных зверей, они просто стараются их коснуться.
Хоть это и казалось безумием, чем дольше Ган наблюдал, тем больше он укреплялся в своем предположении. Ловко уворачиваясь от ударов бивней, воины наклонялись с седел, чтобы шлепнуть нантуков по боку. Остальные менги криками подбадривали товарищей, и весь отряд впервые за несколько дней остановился не ради того, чтобы напоить коней или дать им попастись.
Остановка, однако, была недолгой; семеро всадников повернули к отряду, радостно размахивая оружием. Еще одна группа кочевников собралась было повторить их проделку, но кто-то пролаял резкий приказ, и после недолгих препирательств воины, ворча, заняли свои места. Ган следил за недовольными и поэтому не смотрел в сторону возвращающихся всадников, когда крики варваров вдруг стали громче и в них зазвучала паника.
Ган поспешно обернулся, гадая, что могло произойти. Шестеро кочевников растерянно метались по равнине, седьмого не было видно - по-видимому, его скрыла высокая, по грудь человеку, трава. Его конь на миг с визгом вынырнул из растительности - Ган и представить себе не мог, что лошади способны издавать такие пронзительные вопли, - но тут же вновь скрылся в траве.
Двое из оставшихся не справились со своими конями; один, вороной красавец, взвился на дыбы и начал отчаянно бить копытами. Из травы стремительно выпрыгнул какой-то зверь и, одним безжалостным ударом окровавленной лапы разодрав коню брюхо, кинулся на всадника.
Краем глаза Ган заметил, как кто-то скачет к месту кровавой расправы. Это был Гхэ.
Гхэ почувствовал присутствие хищника в траве еще до того, как тот напал на всадников. Оскалив зубы, вампир хлестнул своего скакуна и поскакал к месту несчастья. Кобыла привыкла к более опытному наезднику, но все же послушалась, и Квен Шен с Шаком, предводителем менгов, хихикнувшим при виде неуклюжих движений Гхэ, остались позади.
Гхэ не заботила участь варваров, которых ожидала смерть: он был просто голоден, а пожирать солдат днем, на глазах у всех, не решался. Уже с полудня он не мог думать ни о чем, кроме насыщения, и находиться рядом с менгами и их конями было так же мучительно, как голодать за пиршественным столом. Какая-то маленькая часть его сознания шептала ему, что неплохо будет заработать уважение этих дикарей. Попытка приблизиться к одному из гигантов нантуков выглядела бы смешной и весьма подозрительной, если бы вдруг при его приближении огромный зверь упал мертвым. В этом случае к тому же нолийские солдаты наверняка догадались бы, что случилось с их исчезнувшими товарищами.
Но Гхэ мог сделать вид, что убивает тварь, притаившуюся в траве.
К тому времени, как он добрался до места схватки, трое менгов и две лошади были уже мертвы или умирали. Гхэ поглотил те крохи жизни, что в них оставались, но это его не насытило. Та богиня, которую он проглотил, давала ему огромную силу, но для того, чтобы держать ее в подчинении, требовалось очень много энергии. С тех пор как Гхэ захватил богиню, он все время был голоден.
Его лошадь испугалась, взвилась на дыбы и сбросила Гхэ; однако тому казалось, что все происходит невероятно замедленно, - чувства его опережали события. Поэтому он с легкостью перевернулся в воздухе, по-кошачьи ловко приземлился и тоже по-кошачьи быстро скользнул по равнине, низко пригнувшись. Сжимая в руке нож, Гхэ встретил хищника в его стихии, под колышущимся пологом травы.
Благодаря странно ускорившемуся восприятию Гхэ смог не торопясь разглядеть животное. Оно казалось приземистым и массивным, но это было иллюзией, порожденной его размерами: зверь, если бы не полз на брюхе, был бы гораздо выше травы. Больше всего он напоминал свирепую собаку, с почти квадратной головой и коротким носом. Покрытые кровью передние лапы оказались толще и короче задних, тело величиной не уступало лошадиному, а на загривке огромным бугром выпирали мускулы. Палевая с коричневыми полосами шкура сливалась с растительностью.
Оскаленная пасть с легкостью могла бы вместить голову Гхэ; именно такое желание и читалось в маленьких черных глазках чудовища. Если бы не сверхъестественные способности вампира, движения зверя казались бы молниеносными - оно явно могло бежать гораздо быстрее лошади, по крайней мере на коротких расстояниях.