Но ближе по каналу двигалось другое судно. Не шлюпка с корабля, а узкое каноэ, выдолбленное из одного большого ствола. В каноэ сидел одинокий гребец. Несмотря на все его усилия, суденышко слишком медленно приближалось к маленькой пристани, возле которой стоял дом. Ухватившись здесь за сваю, гребец — теперь стало ясно видно, что это женщина, — поднялся вверх, выпрямился и привязал веревкой свою странную лодку.
Вокруг ног женщины болталась юбка из выделанной шкуры, голову покрывала широкополая шляпа из какого-то тростника или соломы, так что Персис сверху не могла заглянуть в лицо незнакомки. Женщина подняла завернутый в шкуру сверток и, держа его у костлявого бедра, двинулась к дому. Она поднялась по еле заметным ступеням и исчезла за наружной стеной.
Каноэ лениво покачивалось у сваи. У рифа бросал якорь корабль, который привел Лидию в такое возбуждение. На большой пристани собрались люди, наблюдая за ним. Что-то в их поведении говорило, что они не очень приветствуют появление этого корабля. Словно наоборот, обсуждают средства обороны от вторжения.
Персис вспомнила рассказы о том, что рекеры с Багам и местные не так давно были заклятыми врагами. И сейчас еще намекают на тайные бои, которые ведутся далеко в нейтральных водах, без свидетелей.
Хотя теперь границы установлены законом и многие багамцы, чтобы не потерять средства к существованию, переселились на острова Ки, старая вражда и ненависть все еще тлеют под поверхностью. Лидия, несомненно, намекала на то, что капитан Леверетт недолюбливает хозяина корабля, который сейчас бросал якорь в его владениях.
Персис отошла от окна. Лидия казалась очень уверенной в себе. Она явно собиралась принять этого капитана Ральфа Гриллона как почетного гостя. Но воспоминание о последних минутах на палубе «Стрелы», когда хозяин острова бросил ее в шлюпку как тюк товара, заставило Персис удивиться вызывающему поведению девушки. У нее самой сложилось представление, что с капитаном Левереттом следует считаться.
Итак, впереди, вероятно, собираются грозовые тучи несколько другого вида. Но это не ее дело. Гораздо важнее прибытия этого корабля — которое не имело к ней отношения — был рассказ дяди Огастина.
Старикан, должно быть, — дыхание у Персис перехватило, — почувствовал себя очень плохо. Он, который всегда был так уверен в себе, всегда был хозяином своей судьбы, да и ее тоже, он должен был испытывать крайнюю необходимость, чтобы пуститься в далекий путь и потребовать деньги у незнакомых людей. А теперь он рассказал об этом и ей. Состояние, связанное с бесчестным поведением. Дядя Огастин всегда был истинно благородным человеком. Значит, он совсем разорен?
Неприятные мысли прервал стук в дверь. Персис отодвинула засов и увидела Молли, а за ней двух островитян с ее чемоданом. Молли взмахом руки отослала их, ее круглое лицо сердито хмурилось. После того как пришедшие с ней опустили ношу и вышли, служанка фыркнула:
— Плату требуют! — Она захлопнула дверь. — Смеют говорить о плате!
— Какую плату?
Уперев руки в бедра, с раскрасневшимся лицом, Молли посмотрела на девушку.
— Кажется, те, кого спасают эти морские паразиты, должны платить за то, что им не дали утонуть! Никогда не слышала таких нехристианских слов! Мой отец был одним из тех, кто плавал в лодках на помощь, когда у мыса Доброй Надежды корабли садились на рифы. И не было никакого разговора о плате, клянусь в этом!
Персис тоже ощутила негодование. Эти рекеры! Они спасают корабль или хотя бы его груз, а потом берут с капитана деньгами или частью спасенных товаров. Естественно, что спасенные пассажиры тоже должны заплатить рекерам. Но она была совершенно согласна с гневными словами Молли.
— Они назвали сумму? — Она все-таки пыталась сдержать гнев. Дядю Огастина не следовало тревожить еще и этим. Но Персис не знала, что ей делать. Разве что попросить капитана Леверетга подождать с оплатой. Чем больше она думала об этой системе, тем более сильный гнев испытывала.
— Я не спрашивала, — ответила Молли. — Просто велела им принести сюда ваш чемодан. Может, там внутри все попорчено водой. Там ходит огромный ирландец, он боцман на пристани. Так он сказал, что чемодан нельзя брать, потому что это часть груза. Ну, я ему сказала все, что думаю! Груз, как же! И об этой плате у меня есть что сказать. Они это не скоро забудут. Я им заявила, что хозяин болен и не сможет говорить об оплате. А вас нельзя беспокоить подобными глупостями. Не думаю, — с ноткой удовлетворения закончила Молли, — что мы еще об этом услышим. Не от этого ирландца.