Эжени, дочь музейного хранителя, жила в домике рядом со стекольной фабрикой, у садовой калитки торчал огромный синий крест, в траве прятался гном с красным носом.
— Вот в кого вы превратитесь, если будете пить, — говорила Эжени виноделу, неуклюже танцующему в чане с виноградом, две георгины на кожаном картузе. «Вот в кого превращаются люди, которые ходят по кафе», — пугала она детей, глазевших на гнома. Дети могли бы еще долго стоять в садике Эжени, держась за руки, если бы матери, накрыв фартуком голову — дождь поливает над стекольной фабрикой, над тиром, над Свадьбой бедного Тома — не прибежали и не увели их. Эжени протирала тряпочкой гипсового гуся натуральной величины, красовавшегося у фонтанчика. Хранитель музея привез гуся под мышкой домой из Германии — где-то между Гейдельбергом и Штутгартом обменял на него лошадь. Теперь лошадь в утреннем тумане возит юнкера на завод, только искры из-под копыт летят, песок золотится, словно в яркий солнечный день, парусники скользят у самого берега, Пипин Короткий плывет по каналу. Эжени, конечно, не красавица, вот Гвен…
— Ну, ты же видишь, Цезарь, я навожу порядок в папином саду.
— Эжени… если бы я получил свою долю…
— То что бы ты сделал, Цезарь?
— Я бы остался во Фредеге. И настала бы их очередь искать пятый угол. Полгода здесь, полгода там.
А что? сыты, крыша над головой, свет и стирка бесплатно, расходы только на пенсионную страховку. Нет, они еще могли бы переехать в свинарник вместо Римов…
— Но я думала…Мадам говорила… ты не хочешь устроиться на стекольную фабрику? Не снять ли тебе симпатичную квартирку в доме на другой стороне железной дороги, который построили для работников?
Эжени закончила мыть гуся. Обернулась: «Цезарь! Цезарь! Куда же ты?»
«А если мне больше нравится лежать на песке, чем водить по стекольной фабрике кузин из Франш-Конте, — думал Цезарь на берегу озера. — Их перевозят сюда в деревянных вагонах, как коров». Кузины издалека наблюдали, как над деревьями плывет верхушка башни, закрывает и открывает белые глаза. «Но я не знаю, уверяю вас, где его носит, — оправдывался директор — может, вы его не заметили? рыжеволосый мужчина приятной наружности? Его невестка, дама из замка, обещала, что он придет сегодня». Директор грыз ногти, пока леди С., в руках большая матерчатая сумка с медведями и шале, невозмутимо ждала начала экскурсии. Под вогнутым для живых (выпуклым для мертвых) небом вращалась земля; озеро послушно поворачивалось вместе с ней и лизало пальцы Цезаря, растянувшегося на границе между сушей и водой. «Хоть бы его смыло волной, — думала Мадам у окна, — хоть бы инженер закрыл Понт-дэ-Машин{28}, и вода хлынула бы на берег, пока Цезарь спит». Инженер, крупная голова, черные усы, орлиный нос, теребил ключик, висевший на цепочке для часов вместе со звездой и синим эмалевым месяцем. Из-за своего удивительного сходства с Полишинелем инженер боялся прислоняться к стенам, кто-нибудь вполне мог дернуть за веревочку, и болтаться ему на гвозде, протянув ручки и ножки. «Слезай, — кричала бы его жена, бигуди торчком, — спустишься ты или нет, идиот!»