— Вот, вот. Значится, семейство в сборе. Все, кроме Цезаря? Любопытно.
В конце-то концов, соизволит ли этот братец Цезарь явиться или нет, и почему родственники, говоря о нем, притворно посмеиваются?
— Вдруг он теперь потребует свою долю? — спросил Эжен после сватовства во Фредеге, как ему казалось, шепотом, чтобы не слышали в соседней спальне.
— Замолчи, — быстро оборвала его Мадам.
И они нарочито громко принялись обсуждать совершенно посторонние вещи, пока Вот-Вот, сложив руки на набалдашнике трости из тополя, прислушивался к непонятно откуда доносившемуся шелесту ветра.
— О! Ему ничего не нужно, кроме конюшни, — сказала позже Мадам. — Ищете его? Идите в конюшню, не ошибетесь, он всегда там, ну, или со своими племянниками. О! Авраама он обожает, этого не отнять. Да, он полгода у нас живет, полгода у Адольфа, как сыр в масле.
Цезарь! Цезарь! Ему чудится, что здесь на земле лошадей его кто-то зовет? Может, это Гвен у окна? за ее спиной застыли две фигуры, Фриц и отец, который при слугах говорит только по-английски: «let's go, oh! масло it's a treat». Цезарь! Цезарь! Пока Мадам, сидя в окружении родственников Мелани, презрительно улыбается и, как дикарка, не отвечает на вопросы, мимо совсем новой башни идут дети и дудят в зеленые трубы.
— О! Цезарь? Несчастное существо, — поддержал беседу Адольф. — Но, однако же, мама при жизни, она умерла, когда мы были еще детьми, — пояснил он Мелани, — больше всех любила именно Цезаря.