Они вошли в большую комнату, обшитую деревом, в глубине — изумрудная печь, на потолке, на случай заморозков, спускной кран недавно установленной ванны. Адольф смахнул паутинку с рано облысевшей макушки. Мухи, теперь? Первый день смерти мух был вчера, не правда ли? Адольф пытался отогнать муху, но та упрямо возвращалась.
— Так вот Цезарь… — Адольф присел у окна.
— Полгода он проводит во Фредеге, полгода тут. Приходится терпеть его характер. Во-первых, он же наш брат… Не будем судить. И потом, если он потребует свою долю наследства, о чем он, к счастью, не задумывается, уверяю вас, часами лежит на спине в траве, а во Фредеге у озера или на виноградниках и смотрит в небо, или бьет в конюшне мальчишку-слугу. Minus habens, жалкое существо.
Он тихо засмеялся, вытирая лорнет уголком жилета.
— Тем не менее, если однажды ему вздумается жениться…
— О! У него есть такие планы?
— Планы?! Милая моя Мелани, кому нужен minus habens? Но над нашими головами все же висит Дамоклов меч, как выражается моя, то есть наша, невестка. Не будем судить, дорогая.
— И когда же ждать Цезаря?
Адольф отвлекся и не ответил, она покраснела, прижала ладонь к волнующейся груди. Он с неожиданной учтивостью стал показывать ей дом: «Ваш дом, дорогая». Если бы он не снимал лорнет! Мелани отвела взгляд от его глаз со сморщенными, как у новорожденного, веками.
— Вот комната Цезаря, он придет сразу, как закончится сбор винограда. Не беспокойтесь, у нас еще целый месяц впереди. Здесь с ноября по март много работы: дрова нарубить, починить инструменты. В сущности не очень справедливо, что Цезарь всегда проводит зиму здесь, а лето во Фредеге, сейчас рабочих рук не найти и расценки высокие. Но что вы хотите! Цезарь так любит виноградники! Мы все желаем ему счастья, он же наш старший брат. Мама при жизни — я вам уже говорил, что ее уже давно нет с нами? — любила его больше всех. Мы не понимаем, почему он все время торчит на ферме, только и слышно, как он орет на мальчишку-слугу. Не принимайте близко к сердцу, дорогая, это наш крест. И все же ему очень повезло! Ладно, не будем судить.
Возы, нагруженные приданым, поднимались по аллее, глухая швея бросилась к Мелани, громко икая и тряся головой, как лошадь… «Лошади, больше я их не увижу!» Захудалая кобылка трусила от конюшни к фонтану. Эмиль, воспитанник общины, весь в синяках от побоев Цезаря, оседлав ее, смеялся, белые зубы сверкали на замурзанной физиономии. Стволы, слишком длинные и толстые для самшитовых газонов с овальными фонтанами, пришлось оттащить на берег реки и расселить личинок и красных клопов на стене террасы, где они и поныне живут в листьях пробившегося папоротника. Даже здесь, в Доме Наверху, прежнем логове младшего великана, черты его лунообразного лица начали вырисовываться отчетливее, даже здесь рос папоротник! Как на башне, которую Арманд крушил той самой ночью в густом тумане, и грохот камней смешивался с шумом волн.
— Разве виноград не собрали? — спросила Мелани. — Мне кажется, уже так холодно.
Снег падал на бедные виноградники, в доме Гвен приняли вино и затворили огромные ворота.
— Ну ладно, Цезарь, вас уже заждались в Доме Наверху, — ласково сказала Мадам, вынимая шпильку из шиньона. — Эта милая новая невестка, наверняка, устроит вам прекрасный прием. Нет, нет, не спорьте, Цезарь. Что ново, то и мило.
Мадам тихонько смеялась, склонившись над вязаньем, накануне она получила письмо от Адольфа, которое теперь прятала в корзинке для рукоделия: «Дорогая сестра, — писал он, — поскольку Мелани только приехала в Дом Наверху, не кажется ли вам, что мы могли бы провести эту зиму вдвоем, а Цезарю лучше остаться во Фредеге? Впрочем, как угодно, конечно, но у нас уже есть Зое, она не хочет больше стричь ногти. Какой пример для прихожан!» Зое не выносила цифру «2» и частицу «si».
— Но Цезарь… ваш брат… скоро он придет к нам?
— О! милая, у меня для вас сюрприз. Поскольку это наша первая совместная зима, Цезарь останется во Фредеге. Тем более невестка настойчиво просила, и я решил порадовать вас. Там внизу надо бочки подновить и пресс привести в порядок. Я подумал, что вам бы хотелось побыть со мной наедине. Вы не представляете, эти крики в конюшне… Цезарь — наш крест.
Цезарь в последний раз стоял на берегу возле качавшейся на волнах «Данаи». Озеро поднималось, и небо почти касалось воды, живой мир был зажат клещами, по затверделому небу, не оставляя царапин на гладкой поверхности, скользил огромный птичий клин.
— Вот и осень, Цезарь скоро уйдет, у нас воцарится покой, правда, милая, — Эжен мастерил затычки для оконных рам.