Меня тут же дёрнули «на ковёр» и, подвергнув пристрастному расспросу, потребовали извинений на ближайшем собрании, угрожая в противном случае возбудить вопрос о моём дальнейшем пребывании на факультете.
Душеспасительные беседы куратора Шаркова, расшаркивающегося перед вчерашними абитуриентами, признавшими его дешёвый авторитет, не произвели на меня никакого впечатления. Педель мусолил зады школьной морали и был зело юн, дабы подсказать, как жить «в прекрасном и яростном мире». На первом же занятии он сообщил нам о своём увлечении социологией. У кого это раннее проклинаемое хобби нынче не в моде? Отправная точка его поведения – страх потерять занимаемое место.
Патентованного старца Вяземского, автора нескольких справочников по нашей специальности, макающего, по выражению Сартра, перо в туалетную воду, я опрометчиво спрашивал: «Вы и вправду полагаете, что каждый человек обязан регулярно читать газету «Правда»? Ведь и в «Курьере» ЮНЕСКО есть не менее интересные статьи!». Сей риторический вопрос был резюмирован для меня «неудом» на зимней сессии.
Помните ли, как первокурсник Емельянов, потеряв успех у девушки, с которой несколько месяцев общался, заявил при всех: «Спрашиваю тебя, как коммунист, зачем врёшь? Разве ты не могла подготовиться к лекции из-за отсутствия «Маленьких трагедий» Пушкина? Я был у тебя дома, в книжном шкафу – полное собрание сочинений Александра Сергеевича!».
Я заступился за бывшую подружку члена партии, и вы на том собрании вылили на меня ушат ругани.
Продолжать ли реестр подобных гнусностей?
В гнилой атмосфере подозрительности, недоверия, солдафонских методов воспитания мучатся студенты, на беду свою достаточно проницательные, чтобы не замечать низости и лицемерия режима высшей школы. Среди старшекурсников есть лица, мечтавшие взорвать здание факультета.
Вам всё не терпелось спихнуть меня в солдаты.
Парторг Синегрибов, попав в альма-матер из армейской казармы, поучал меня с высокой трибуны: «Хорошо бы тебе набраться ума, постоять в полной солдатской выкладке с автоматом в карауле…».
Да я из того автомата стрелял бы в таких, как он!
Вышвыривать студента в солдаты не ново. Так поступали и при царе. Преследовать индивидуума только за то, что его чувство человеческого достоинства не вяжется с университетскими порядками – это поступки, которых полвека назад стыдились в Европе! Почему государство даёт казённокоштным студентам отсрочку от армии, но гребёт в казармы молодёжь из духовной семинарии?
У каждого человека есть свой бог, – писал почитаемый вами Горький, – и зачастую сей бог ничем не выше его слуги и носителя. К какому Богу я обратился, в каком семестре?
Будучи мальчишкой иногда забегал в церковь. Полушутя, полусерьёзно выучил со слов матери «Отче наш».
Позже хотел понять, почему русская и западная культуры тянутся к Библии? Почему Христа в прошлом веке воспринимали в качестве социального реформатора? Почему Ге писал облик Иисуса из Назарета с Герцена? Что переживал Пушкин во время венчания с Натальей Гончаровой? Что заставляет дряхлую старуху перепиливать хрупкой ножовкой железную ограду вокруг закрытого властями храма?
Вы постоянно шпыняли меня вопросом: на какие доходы процветают попы, откуда у дармоедов пышные хлеба?
«Не заграждай рта волу, когда он молотит!» – гласит Слово Божье.
Я повесил над кроватью в общежитии распятие, а коллеги наклеили этикетку с изображением секс-бомбы на репродукцию картины мастера эпохи Возрождения. Мне приятнее видеть ободранные в кровь колени Христа, нежели оголённые плечи кокоток.
Да, я разделяю многие постулаты Библии. Разобраться в истории, искусстве, политике, религии без знакомства с Книгой книг нельзя. Она – путеводитель по залам Эрмитажа, ключ к «Отцу Сергию» Льва Толстого, к творчеству Александра Блока…
Вы растерялись, едва я провёл перед вами уже набившие оскомину параллели между «моральным кодексом строителя коммунизма» и Нагорной проповедью Христа.
Вас обуревал зуд превратить меня в отступника. Вы гарантировали мне дальнейшее протирание штанов на одной скамье с вами, если состряпаю атеистический памфлет.