- Не смотри! Не смотри!
Никто не смотрел.
Петух клевал в холодной золе крошки. Клонил бледный гребень.
На дневках Безымяшка невнятно пела, корешки выкапывала, венки плела, иной раз выходила на перекресток, плясала в грязи перед извозными людьми. Крестила мелко на четыре стороны. Водила пальцем по линиям на ладонях, пророчила счастливые дни.
За счастье мужики давали ей когда хлеба, когда вареный свиной кендюх.
Отпетые вели Безымяшку за телеги, подначивали, дразнили:
- Покажи красный бабий стыд!
Безымяшка щерила зубы, задирала грязные юбки до пупа.
Мужики щипали ее за промежные волосы, совали в рот медные деньги.
Хвалили меж собой: махров бабий мох между ног.
Добычу Безымяшка носила без остатка навьим людям.
В дороге у Наташи стала гнить щека. Язва мокла. Бабы-карлицы жевали горькие листья, налепляли на щеку. Легчало.
Безымяшка спала тихо, без испарины и бормоти.
Только во сне рукой шарила по земле - искала своего петуха.
Находила, успокаивалась.
Оглашенные изыдите. Двери! Двери!
Карлики долго путешествовали. Считали недели, ставили зарубки на двери.
Потом потеряли счет и бросили это дело.
В среду вечером, как стали карлики на крыло подниматься и костры заливать, Рузя, приемная дочка Царствия Небесного умерла.
Ксения Петрова, мать названная, подошла напоить больную дочку, тронула лоб, понюхала с ладони холодный выпот, упала на колени, стала мять и целовать.
Бабы ее увели, оттерли по щекам мокрыми полотенцами.
Не закричала. Хорошо.
Царствие Небесное дочку по щекам хлестал наотмашь. Дышал рот в рот.
Молчала дочь. Нос заострился. Мухи на нее не садились, и на протянутых вдоль тела руках густо проступили синие жилки, побелели и будто отслоились слегка ногти с грязцей под ними, с белыми лунками.
Сильно и весело цвиркали в зарослях дергачи и кузнечики.
Царствие Небесное разок глянул - отвернулись карлы и глаза в землю уставили.
В ту ночь малый народ не тронулся с места. Зажгли костры. Бабы шили на скорую руку холщовое полотно, крупно стегали, отворотя иглу от себя, чтобы покойница дорогу домой забыла.
Рузя закостенела и стала строга.
Лежала голая на двери под небом. Груди острые отроческие - одна чуть меньше другой, на белом мыске разорванного лобка - пух и сукровица.
Позвали Безымяшку, та к мертвым привычная, внимательно обмыла тело соломенным жгутом.
По всем впадинкам, подколеньям, по горлышку, по заду, по подмышкам прошлась.
Грязную воду выплеснула, как могла далеко в бурьян.
Все беспокоилась, вдруг живую похоронят.
Рузю обрядили в купальскую рубаху.
Волосы расчесали на две стороны, свили полынный венок, на губы положили белый камешек, в обе ладони по зеленому в пятнышки журавлиному яйцу.
Мужчины у обочины вырыли яму. Глубокую, до грунтовой воды, щедро шлепали лопаты по глинистым пластам.
Дно выстелили тростником, соломенной сечкой, сухими дудками борщевика, высыпали охапками шиповные ветки и луговые духмяные цветы.
Царствие Небесное сам дочку к яме принес. Держал на коленях. Подходили навьи люди по одному, целовали Рузю в холодную скулу, и блекли с каждым поцелуем ржавчинкой частые веснушки.
Безымяшка тетешкала своего петуха, целовать не хотела, отворачивалась, твердила:
- Живую в землю кладете!
Юродивую гнали, не слушали.
На всякий случай подтащили к умершей зажженную ярко головню, смотрели против света на ладонь, искали румяного живого цвета, но видели цвет мраморный, без алого отлива, с тем и порешили, что мертва. Положили перо из подушки на обветренные губы - прилипло, не взлетело. Бездыханная.
В полночь спустили Рузю на длинных полотенцах, покойница легла плоско, туго тупнула спиной о дно.
Читали по памяти, сбиваясь, псалтырь. Карличий поп, отец Кирилл голосил над вырытым местом:
- Еще молимся о упокоении души усопшей рабы Божией Марии и о еже проститися им всякому прегрешению, вольному же и невольному.
Не было гроба у Рузи. Царствие Небесное сам, кряхтя, втиснул в яму дверь, цветные стекла прикрыли восковое лицо дочери.
Первым бросил ей на голову горсть земли. Застучали комья о дверные стекла. Три стекла - лимонное, алое и зеленое с волнами.
Карличий вожак отвернулся, сосал пустую трубку. Вслед за ним бросали землю другие. Плакали. Отходили по одному в темноту.
Карлики чесались, приговаривали: хорошо легла девушка, при дороге, место живое, колеса, лапти, сапоги, так и разнесут ее на весь свет по косточке, по конопушке, по хрящику, по волоску.