[11] а следовательно, была нацисткой. Он: но она же знает, что тогда нельзя было по-другому, обязательно надо было состоять в этой партии, а то, что кто-то был в партии наци, вовсе еще не значит, что он был убежденным национал-социалистом. Ей же надо было найти работу, чтобы прокормить семью. Катя: что это он завел речь об убежденных национал-социалистах, от этого все только еще больше запутывается. Зачем так все усложнять? Тетя Ленхен и сегодня не оспаривает, что она состояла в той партии, больше того, она не имеет ничего против и признает, что сохранила свой членский билет, и везде его показывает, а ты, ее потомок, хочешь теперь притвориться и обставить все дело так, чтобы встать на ее защиту против ее же собственной совести. Если тетя Ленхен говорит, что она была национал-социалисткой, имеет она право говорить так о себе или нет? Госпожа Мор: как ты разговариваешь с отцом! Потомок — что это за слова такие, речь идет о ее отце, а не о каком-то постороннем потомке. Она: о люди, помогите! Госпожа Мор: и даже если тетя Ленхен раньше была заодно с наци, то есть она хотела сказать, даже если она была в их партии, то вполне может быть так, что никакой ее вины в том не было, она, госпожа Мор, вообще склонна думать, что ее муж, этот Хайнцгеорг, вместе со всей своей семейкой оказал на нее дурное влияние. Катя: вот как, но она же его не знает, этого Хайнцгеорга, она же сама только что об этом заявила, он погиб, сказала она, за пятнадцать лет до ее рождения, и тем не менее теперь ей вдруг стало что-то известно о его дурном влиянии. Госпожа Мор: но ведь откуда-то это взялось, почему-то тетя Ленхен оказалась в той партии. Катя Мор я думаю, нам лучше прекратить этот разговор. У вас нет юридического права объявлять тетю Ленхен недееспособной. Вся семейка в течение некоторого времени пребывала в плохом настроении, не глядя друг на друга, они молчали, пока перед ними ставили пиво и раскладывали соленые крендели. Как и любой семейный разговор, так и этот в семействе Мор касался того, что без конца пережевывалось на протяжении жизни, вечно одно и то же, о чем уже толковали неоднократно, но что все еще не давало покоя и всегда приводило к ссорам. Между прочим, сказала мать, стряхивая с кренделя излишнюю соль, Бенно мог бы тоже с нами поехать, почему бы ему было не приехать хотя бы на похороны? Катя: у меня нет ни малейшего желания обсуждать это. Госпожа Мор: но почему он всячески избегает любого контакта с нами? Катя: ничего он не избегает, он просто не придает этому никакого значения. Госпожа Мор: но разве вы не проводите много времени вместе? Лицо Кати Мор стало при этих словах красным от гнева. Мама, сказала она, дальше этот разговор она поддерживать не будет. Она, ее мать, еще три дня назад в телефонном разговоре поднимала все эти крайне странные и, в конце концов, не самые приятные вопросы, и тогда это тоже все закончилось ссорой и большим криком. Она, Катя, больше не хочет иметь никаких нервотрепок. Ей просто с трудом верится, она всего три часа с ними вместе, и опять все по-старому, словно она никуда и не уезжала. Но теперь она живет отдельно от них, в Вюрцбурге, и не желает больше снова каждый день проходить через стрессы в семействе Мор, дожидаясь, когда ее, того гляди, удар хватит, все, точка. Госпожа Мор посмотрела на нее с большим удивлением, что такое ее дочь говорит, мать даже покачала осуждающе головой, давая понять, что все это одни глупости, и просто продолжила разговор. Сто километров не такое уж большое расстояние, они, Катя и Бенно, могли бы посмотреть на эту поездку как на воскресную прогулку. Сначала они вместе собрались бы в Хеппенхайме, а потом приехали бы сюда, как единая дружная семья, вместе с тетей Ленхен. Катя: о да, прекрасная воскресная прогулка! Госпожа Мор: да, конечно. Они могли бы пойти куда-нибудь и устроить праздничный обед, а потом погулять. Они, Моры, смогли бы немного побеседовать с Бенно, а то когда еще представится такая возможность? Наверняка Бенно был против этого. Или? Разве это не так, резко вдруг сказала госпожа Мор, конечно, Бенно был против, он не хочет проводить время с семьей Мор, он ее презирает. Харальд Мор: Эрика, прошу тебя. Госпожа Мор: нет, нет и нет, когда-нибудь надо это высказать. Бенно с самого начала повел себя так. Правда, он появлялся пару раз в доме, сидел с ними за одним столом, пока у него не сложилось о них определенное представление, оно так и осталось неизменным с тех пор, Бенно так с ним и живет, с тем законченным представлением о семье Мор. Когда они видели его в последний раз? Это, поди, прошло три или четыре месяца. Такой, как Бенно, который считает себя лучше других, думает, раз он составил себе однажды о ком-то представление, то это и есть тот самый верный образ, уж ей-то это доподлинно известно. Когда она с ним разговаривает, она ясно видит, он разговаривает вовсе не с ней, а с тем образом, что сам создал о ней и вообще о всей семье Мор в целом. И образ этот не самый лучший. Он всех нас считает глупыми, и я должна сказать, это свидетельствует о его заносчивости. Она все время задает себе вопрос, как такое вообще могло прийти ему в голову. Они, Моры, конечно, не делают себе жизнь такой простой, как Бенно Гёц для себя. Они всегда вежливы, постоянно приглашают его зайти к ним, они, видит Бог, не думают про него ничего плохого. Они, Моры, не стесняют людей, дают им полную свободу, не навязывают своих манер. У нее ведь, в конце концов, тоже нет никакого права так безапелляционно судить о других. Но вот как Бенно приходит такое в голову, если он думает, что может себе это позволить, ей очень бы хотелось знать. Катя: все это глупости, Бенно вообще не имеет ничего против семейства Мор. Он относится к ним так же, как и ко всем другим семействам на свете. Госпожа Мор: да, совсем ничего не имеет. Вообще ими не интересуется. А как же так? Что они ему такого сделали? в конце концов, она, Катя, их дочь. Представь себе на минутку, вы однажды поженитесь, и как это, по-твоему, будет все происходить? Как они, Моры, сядут за один стол с Гёцами, если их сын выставил нас перед своим семейством в таком невыгодном свете? Катя: ну почему же в невыгодном свете? Бенно ничего такого про вас не говорил, он вообще ничего про вас не говорил. Госпожа Мор: вот-вот! Это оно как раз и есть! Что думают его родители про нас, если он вообще о нас ничего не говорит? И почему мы до сих пор не познакомились с семьей Гёц? Похоже, семью Гёц это совершенно не интересует, я что-то не припоминаю, чтобы я до сегодняшнего дня обмолвилась с госпожой Гёц больше чем двумя-тремя словами по телефону. Ни приглашения, ни знакомства, ничего. И с тех пор, как она, Катя, живет в Вюрцбурге, вообще больше никакого контакта с семьей Гёц нет. Она, госпожа Мор, спрашивает себя иногда, да вместе ли еще вообще она, Катя, с этим Бенно. Быть вместе — это просто слова, сказала Катя Мор. Ага, значит, вы не вместе, спросила госпожа Мор. Катя: для нее это ничего не значащие слова и для Бенно тоже. А когда, спросила госпожа Мор, вы виделись в последний раз? Катя: позавчера. Что значит этот вопрос? Госпожа Мор: ну, тогда ты, значит, вполне могла пригласить его поехать с нами. Ты приглашала его? Катя: во-первых, это не увеселительная прогулка, а похороны, а во-вторых, сна его не приглашала. Почему она должна была это делать? Она только сказала ему, что поедет сюда. Госпожа Мор: но мы же просили тебя об этом! Катя: она его не приглашала. Она тогда еще не знала, поедет она сама или нет. Она поехала только из вежливости. Предсвернуться
NSDAP (нем. сокр.) — Национал-социалистская немецкая рабочая партия.