В следующий миг его другая рука, с чем-то в кулаке, ударила ее лицо. Пальцы разжались, и в нос и глаза Ронги попало что-то мелкое, колючее и красное. Алое облачко взвилось вокруг ее головы, и она вдохнула быстрее, чем успела догадаться…
«Красный песок».
Ронга резко отшатнулась и упала на спину — все ее движения стали неуклюжими. Она хотела выплюнуть его, вытереть с глаз и из ноздрей, но мелкая пыль уже покалывала где-то глубоко внутри и с каждым жестом лишь быстрее растворялась на слизистых.
Рядом присел Шенву, и на его лице Ронга впервые увидела улыбку. Жуткую и фанатичную.
Так улыбался Суджан Вон, Монстр.
…В глазах у Ронги все поплыло.
Мир сделал оборот вокруг нее и изменил очертания.
— Ронги! Ронги-и-и! — на три голоса заканючили Нуми, Нускра и Вэй Ляо, собравшись у магазинчика И Дин Хо. — Дедушка Фэнг, а выпустите Ронги погулять!
Солнце жарило немилосердно, и в руках у Ронги уже лип к коже свежий медовый хлеб. Дедушка, пропахший кумкватами, отвлекся от плетеной корзинки и махнул рукой:
— Беги, Ронги! Шпана твоя заждалась.
Мадара была яркой, солнечной и горячей, как пряник в цветной глазури, а еще — очень большой. Огромной, как целый мир. Маленькие друзья Ронги быстрехонько разорвали хлеб на части, радуясь угощению и с хохотом вытирая друг об друга липкие ладони. Ронга, понимая, что происходит что-то невозможное, отступила.
— Хан, Хан! — закричали друзья. — Пойдемте к Хану!
Они побежали, и Ронга побежала следом. За знакомым белым заборчиком он уже ждал их — большой белый пес, добрый и очень терпеливый к детям. Он был сыт, потому что только что выжрал внутренности парня, лежащего перед его красной мордой. На лицах близняшек Нуми и Нускры, вокруг блестящих губ, виднелись алые следы. Вэй Ляо с соседней улицы, помладше и помедленнее, еще только доедал угощение, запихивая розоватые, сочащиеся кровью куски за щеки, как большой хомяк.
Опустив взгляд, Ронга поняла, что и ее руки липки не от хлеба.
Кровь пролилась с неба, выступила из земли. Лучшие воспоминания Ронги — детство, друзья, большая и яркая Мадара — оказались испорчены, уничтожены, смыты красными потоками.
Домик матушки Венлин остался нетронутым. Ронга, по щиколотку в крови, взглянула на крыльцо, где стояла, охая, старая женщина в синем домашнем халате.
— Ах-х, эта старая мразь!..
Ронга впервые за долгое время услышала голос Шенву. Он был спокоен, и вопреки всему Ронге было приятно видеть это. Наконец-то она смогла хоть что-то для него сделать! Хоть как-то загладить свою вину! Хоть…
— И ты… — Шенву развернулся и медленно пошел к ней. — Маленькая. Тупая. Злобная. Тварь!
Он поймал ее, как кот ловит мышь, — резко прыгнув вперед. Вместе они упали на колени, Шенву прижимал ее к себе, Ронга не сопротивлялась. Она обещала ему все, и такие сделки нельзя нарушать. Какая разница, заберет ее призрак с собой просто так или сначала они вместе переживут наркотический трип «красного песка»?
— Ты обещала мне все, — дрожащим голосом сказал Шенву. — Но самое большое, что я могу забрать — это ты. А ты ничтожество! Все такая же глупая, как и прежде, и даже друзей, которых я мог бы убить на твоих глазах, у тебя уже не осталось. Твой дед скоро сдохнет от старости, а те двое, с мечом и с порезанным лицом, и так уже умирают из-за тебя. Да и, по большому счету, тебе же плевать на них? Как было плевать на меня, верно?
— Верно, — согласилась Ронга.
Она надеялась, что у Руру и Байчу все еще есть шансы выжить. В конце концов, их ранения не были смертельными. Надеялась — но и знала, как стоит говорить с рассерженными призраками.
— Тебе было плевать на меня, — жалобно повторил Шенву. Он прижимал к своей груди ее голову и неловко гладил влажной кровавой ладонью ее волосы, их колени тонули в рыхлой красной земле. — Ты все пыталась, так пыталась добиться от меня какого-то прощения, сделать свою совесть вновь чистой, забыть меня как страшный сон. Как я мог подарить покой человеку, которого так сильно, так безумно ненавижу?
— Никак, — снова согласилась Ронга.
Шенву взял ее лицо в ладони, заглянул в глаза. Сказал очень серьезно, наставительно:
— Самое печальное, маленькая девочка, что ты так и осталась идиоткой. Ну, ответь мне честно, почему ты тогда решила убить меня? Почему так разозлилась?
Ронга попробовала ответить, но ее речь быстро стала сбиваться. Она даже сама себе не могла сказать, что двигало ей в тот момент. Она не любила матушку Венлин, не дружила с ней, она просто…
— Я не знаю, — честно сказала она после нескольких попыток сформулировать собственные мысли. — Я просто… Она была милой, твоя мать, и всегда хорошо к нам относилась, а ты… Та встреча, ты смотрел на нее, как на грязь, а после радовался ее смерти…
Шенву оттолкнул ее, сильно и резко. Его лицо перекосилось от злости, он вскочил на ноги и указал на матушку Венлин, все еще стоящую на крыльце, бессмысленно охающую и взмахивающую руками, как заводная кукла.
— А ты бы не радовалась, если бы она сдохла?! Вот как ты думаешь?! Вот как ты считаешь?!
Он рывком поднял ее на ноги и зашипел, содрогаясь всем телом, сначала ей в лицо, а потом в самое ухо, все крепче и крепче сжимая пальцы на ее плечах:
— «Сыновняя неблагодарность», скажет такая же тупая дрянь, как ты. Не могла ты подумать, хотя бы на минуту, что старая сука заслужила эту злость и много больше того? Не могла ты представить, что я жил как свинья первые десять лет своей жизни? Детство, прекрасная пора, у тебя ведь оно было? Ты можешь представить, что все детство ты бы питалась объедками и иногда, смеха ради, гашеные в ничто мужики, у которых отсасывала твоя мать, заливали бы тебе в горло разбавленный спирт? Ты могла бы радоваться тому, что он хотя бы разбавленный? Не могла, так послушай меня сейчас — когда я говорю «старая сука», это значит «моя мать». Это не просто злоба, любой бы назвал ее так. Ты, ты, такая правильная и справедливая, убившая незнакомого человека за его презрение к милой старушке, ты бы первая избила ее до крови, если бы знала! Ты бы простила ее, смеявшуюся над тобой вместе с приятелями, пока ты пытаешься выхаркать этот сраный спирт из своего желудка? Ты бы простила ее?!
— Нет, — Ронга помотала головой. — Нет. Прости.
Слезы текли из ее глаз, и сама она понимала, что никакое «прости» тут не поможет, но все равно повторяла, безостановочно говорила «Прости, прости, прости», только одно слово.
— Да-а-а, — протянул Шенву, оглушительно шмыгая носом и жестко ухмыляясь, — именно так она и говорила, просила прощения, когда приходила в себя. Я даже не убил ее сам! Я даже не бросил ее умирать, а выкинул сюда, к этой вшивой псине, которую она так любила!..
Шенву замер на какое-то время. Его взгляд вдруг стал растерянным, губы задрожали, все тело разом обмякло. Напряжение схлынуло с него за секунду. Жалобно, тихо он пробормотал, цепляясь за ее плечи слабыми пальцами:
— Ронга… Ты знаешь, сколько у меня шрамов от собачьих клыков?…
Охотясь на Монстра, она никогда бы не подумала, что чудовище долгое время жило совсем рядом с ней.
— И ты не знала ничего этого, маленькая девочка. Я был так рад тогда. Я заходил в этот двор и думал, что вот, наконец-то, я избавился от нее насовсем. Думал, что продам этот дом и больше ничто и никогда не напомнит мне о ней. Я был очень рад. Я был так счастлив… Поэтому зачем мне тебя убивать, девочка? Это слишком мало, это совсем не поможет, это ничего не исправит!
— Тогда скажи, что мне сделать, — произнесла Ронга. — Я все сделаю.
— Все?
— Все.
— Тогда…
Он взял ее за руку и повел по красным ручьям прочь от дома с белым забором.
— Каждый Духов день я смотрел на вас, — сказал он медленно и спокойно. — В интересном месте вы живете, и эта легенда…
Они остановились перед И Дин Хо, сейчас пустым, в кровавых потоках, извивающихся на стенах, как живые.
— Эта легенда… — повторил Шенву. — Про три иероглифа над дверями и про предсказания. Про смерть всего и вся… Это хорошая легенда, так ведь?
Ронга поняла, чего он хочет. Шенву стал раскачиваться с пятки на носок, отчего кишки из его распоротого живота расползались по земле. Он глядел на вывеску И Дин Хо и медленно, нараспев говорил: