— Ты могла бы убить? — спросила Ронга прямо в один из дней. — Утопить, например, как угрожала в нашу первую встречу?
— Конечно, — не задумываясь ответила Иджи Хонг Хуань. — Только я не хочу, а ты не можешь меня заставить.
— Я могу, — в свою очередь призналась Ронга. — Но не хочу и не буду, пока ты не причиняешь никаких проблем.
Иджи Хонг Хуань окинула ее лукавым взглядом.
— Я люблю своих младших сестричек и тебя, но все же здесь потребуется нечто больше просьбы, — слегка насмешливо произнесла она. — Если тебе нужно кого-то убить, драгоценная духовидица, то сначала придумай, что мне в том убийстве?
«Или как остановить тебя потом» — продолжила Ронга про себя. Любого взбесит принуждение, тем более к делам столь грязным и мерзким, как убийство. Куча обозленных на весь мир идиотов ломалась на этом — призывала духа, дух убивал обидчиков… а потом и идиота. И его семью. И кошку. Кошек Ронга очень любила, и в подполе «Лилий» их жило как минимум три.
«Я придумаю», — решила Ронга, вспомнив этот разговор. Она в очередной раз проезжала мимо Мин-О, где покоились останки Кенхи, убитой главарем мафиозной группировки, так часто отдыхающим в «Лилиях».
Кенха была не единственной причиной, по которой Ронга хотела убить Суджан Вона. Скорее, последней.
И, хоть ни Иджи Хонг Хуань, ни Кенха, ни кто другой в целом мире не мог ее услышать, Ронга повторила про себя: «Я обязательно придумаю. Обещаю».
4. Черепаховый суп
я собираю заново — безуспешно -
паззл, которым стал для себя я сам
сложнее всего лежать в темноте кромешной,
стараясь не слышать мертвые голоса
Ронга поправила кумкваты в вазочке. Тщательно вымытые, ярко-рыжие в едва заметную красную крапинку, самые сочные из всей огромной корзины, предложенной тетушкой Ондзин. Лучшие из лучших, ведь плохих или даже просто нормальных в саду тетушки Ондзин не бывало.
Дедушка Фэнг часто в сердцах бросал, что дружит со старой ведьмой исключительно из-за кумкватов. Ронга не верила, потому что как-то дедушка не разговаривал с ней два дня из-за недостаточно, на его взгляд, уважительного обращения с соседкой. Сама Ондзин, что характерно, как и Ронга, ничего неправильного не заметила, и когда пристыженная девочка явилась извиняться непонятно за что, тетушка взяла ее за плечо и неспешно повела обратно в И Дин Хо. Где и высказала дедушке Фэнгу все, что думает о его строгом обращении с внучкой. Дедушка в долгу не остался, и двое стариков проругались до тех пор, пока зачастивший дождь не разогнал их по домам. В общем-то, в том случае и заключалась вся суть их теплейшей соседской дружбы.
— Вот так-так, вот это и хорошо…
Пока Ронга за перегородкой ставила чайник, дедушка Фэнг появился в магазинчике и уже запустил руку в вазу. Немедленно закинув один кумкват в рот и набрав полные ладони остальных, дедушка бодро прошаркал к кухне тапками с отклеивающейся подошвой.
— Так не выкинул? — вздохнула Ронга, кивнув на тапки. — Ну-ка вылезай, хватит старье беречь.
Уже и без того удивленный полной вазой любимых фруктов на прилавке, дедушка Фэнг послушно сменил старые тапки на новые — жестковатые, льняные, на толстой подошве, словом, именно такие, какие дедушке больше всего нравились.
Задумчиво прожевав кумкват, дедушка Фэнг спросил:
— И что же тебе нужно?
Ронга непонимающе оглянулась от пароварки, где уже доходили кругленькие, пухленькие белые булочки. В сознании стремительно пронеслась одна только мысль: «Переборщила!». Надо было остановиться на кумкватах.
— Что натворила, а? — дедушка Фэнг присел за крохотный стол, половину которого занимала плетеная корзинка, полная бумажных пакетиков с травами. — Я б поругался, да вырастил слишком умную внучку — вся ругань стынет в полном рту.
Говоря так, дедушка не переставал жевать, и высыпанных на столешницу кумкватов было уже гораздо меньше, чем минуту назад в ладонях. Посмотрев на фрукты, Ронга принесла из магазина вазу и поставила вместо чайной корзинки.
— В шкафу еще есть, — сказала она сначала.
А потом уже собралась с духом и призналась:
— Оружие мне бы.
Челюсти дедушки Фэнга задвигались медленно-медленно. Взгляд на внучку он не поднимал. Ронга заметила, что двумя пальцами он сжал попавшийся под руку кумкват, и ноготь на указательном пальце, длинный, толстый и острый, прошил маленький фрукт насквозь, выступив над пальцем большим. Пугающий был ноготь. И дедушка такой же.
Вспышками приходили воспоминания, пока Ронга ждала его реакции.
Вот он, с все теми же кумкватами на сложенных локтях, прижатых к груди, мелкими шагами — не уронить бы! — шаркая тапочками, бежит к И Дин Хо по пустому тротуару. В жарком летнем мареве и солнечных лучах он поразительно бодр и ужасно счастлив, радостное хихиканье и мальчишеская улыбка не вяжется с глубокими морщинами и полуседыми волосами. Украл у Ондзин из корзины, отвернулась старая — а он хвать, сколько в руки влезло, и припустил домой. «Ронги! — хохочет он на бегу. — Ронги-и-и! Спасай, родненькая! Заберет меня старая ведьма!». Тетушка кричит что-то ему вслед, а он смеется еще громче и еще радостнее и высыпает добычу на лавку перед Ронгой. Рубаха у него в соке от смятых кумкватов, в ноздри бьет свежий и сладкий запах…
И вот он в закрытом магазине, в тусклом свете лампы рисует киноварью на крохотных свитках письмом духов, стремительным коу-шу, проклятья и хулы столь страшные и грязные, чтобы проняли даже самых злобных тварей любого из миров. «Коу-шу от духов, — объясняет он, — от монстров, призраков и чудовищ, таящихся на границе взгляда». Ронге не страшно, но ей мерещатся чужие лица, она заставляет себя смотреть. За кистью бегут тени. В следующий раз, если явится перед нею мертвый пес, она должна знать, что делать. «Иглы И-Шиань, чтобы найти демонов, гвоздь Мо-Цзун, чтобы подчинить мертвеца, метелка А-Чин, чтобы прогнать призрака», — он говорит и перечисляет очень долго, но людей в его списке нет, как нет и орудий против них. Хотя люди как он, несомненно, умеют убивать других людей.
Дедушка Фэнг поднял на нее взгляд. Ничего в нем не было от того дедушки, который, как мальчишка, таскал фрукты из соседского сада.
— И на кого же ты собралась? — спросил он наконец.
«На редкую тварь, смерть во плоти, — собиралась сказать Ронга. — На чудовище страшнее Поедателя Солнца и подлее Отступницы-Эрмы». Так она хотела начать рассказ о Суджан Воне, главаре «Красного песка». Пусть она по развешиванию лапши не мировой чемпион, но дедушка ее, по крайней мере, выслушал бы. Но не успела она и рта раскрыть, как заскрипела столешница под длинным ногтем, оставляющим на старых досках черты.
«Ноготь Жу-И, — вспомнила Ронга, — в память о степной ведьме Ассыме».
Тот темный вечер из детства, один из первых подобных, с описанием почерков и слов, игл и гвоздей… Ноготь в цунь длиной, острый, чуть загибающийся, толще и крепче остальных, заставляет дедушкины руки выглядеть пугающе и самую чуточку манерно — из-за ногтя он не может сложить кулак, так что указательный палец всегда немного отставлен, указывает вниз. У дедушки есть страшный ноготь, у тетушки Ондзин, у дяди Тухтырбека…
«Ноготь Жу-И, — повторяет про себя Ронга, — чтобы предрекать».
Дедушка Фэнг воззрился на иероглиф в следах кумкватового сока. Ронга прочитала его еще до того, как легла последняя черта, и тут же догадалась о реакции дедушки, и тут же вскочила на стол, а с него, через перегородку, в магазинчик и к двери. Благо, не успели закрыть, надеясь на последних вечерних покупателей.
Дедушка бегал быстро, но скакать через перегородки все же не мог да вдобавок занят был криком и руганью. У самых дверей в спину Ронге прилетела ваза с кумкватами — брошенная с такой силой, что Ронга чуть не влетела носом в асфальт через дверной проем.