Этих катастроф уж сколько было — каждое повышение в центре отзывалось слезами в регионах; дарили нарядную московскую копейку — отнимали пять местных, губернаторских. Тысяча рублей для сельского учителя — бюджет на несколько дней, и вот этот бюджет за просто так отбирают.
Вспоминаются заботливые, прошлогодней давности слова начальницы псковского образования: «Новая величина оклада не должна быть меньше минимальных затрат на жизнь человека». Минимальные затраты на жизнь человека — это сколько?
VI.
— Вот-вот, — говорит Марина Николаевна. — Если бы оно было, российское педагогическое сообщество, допустило бы оно такое? А забастуют сельские — никто не поддержит. Москва вообще не вздрогнет.
— Не вздрогнет, — соглашаюсь я. — Но все-таки существуют в, как ты говоришь, среде какие-то проявления корпоративной солидарности?
— Конечно! Два историка, к примеру, поставляют друг другу учеников. Я-то не могла заниматься со своим учеником, — получится, что я плохо учу и вымогаю деньги за свои ошибки. Поэтому я говорила мамаше, как все плохо, и десять раз повторяла, что я не возьмусь, мне не позволяет педагогическая этика. Может быть, Ольга Иванна возьмется, но вряд ли, зайдите к ней на всякий случай.
— Ты так и говорила — «педагогическая этика»?
— Ну да.
— А если ребенок из бедной семьи?
Марина мотает головой.
— Бедным я иногда и оценки завышала, последнее и вор не берет. Это, кстати, тоже этика. Потому что она у нас знаешь какая?
Отодвигает чашку и строго, без улыбки, говорит:
— Живая. Очень живая этика.
Матрешка как образ истории
Тоталитарная суть открытого общества
Двадцать лет назад мы наблюдали показательное крушение марксистской утопии. Обитатели социалистических государств с надеждой смотрели на Запад, где, как им казалось, властвовали не утопические законы, но практика цивилизации. Оказалось, что гражданское общество с гарантированными свободами — такая же утопия, как развитой социализм.
Философия общей апатии
Поражает не беда, но отсутствие адекватного восприятия таковой.
Все рухнуло в одночасье, но тихо, без пафоса. Смотришь окрест — и вроде как все нормально. Позвольте, еще вчера писали, что лучше западной цивилизации ничего нет, и вот — она обвалилась. Еще вчера дальновиднее наших правителей не было никого — оказывается, будущее народа тает, как мороженое. Вчера демократию объявляли гарантией прогресса — а что сегодня?
Мир открыл рот, чтобы крикнуть, а кричать нечем — нет языка. Обнаружилась забавная вещь: нет единого, внятного всему социуму, языка, на котором можно рассказать о народной беде. Где он, зов трубы, где плакат «Ты записался в добровольцы?», где картина «Герника»? Некогда Мстислав Ростропович появился с виолончелью в осажденном Белом доме, какой же маэстро возьмет в руки смычок на ступенях Сбербанка и «Леман Бразерс»? Актуальный художник может показать гламурный видеоклип — но насколько данное самовыражение обозначит интерес обманутого вкладчика, безработного врача, нищего слесаря? Неужели между слесарем, врачом и художником нет ничего общего, нет никакого единого интереса, который сегодня ущемлен?
Вдруг стало понятно, что с обществом никакой беды не произошло, просто потому что общества (в терминологии прошлого века) уже нет. Народ, да, сохранился, переживает демографический катаклизм и очередной приступ нищеты. Племена присутствуют, их будут стравливать. Государство в наличии — вон министров сколько. Но государство не выполняет представительских функций, оно существует автономно, невозможно представлять общество, которого нет.
Вот стены города, — сказал спартанский царь, указывая на граждан Спарты. Президент России должен бы указать на загородные коттеджи и сказать: вот граждане города! Ничем иным, кроме как элитным жильем, наличие гражданского достоинства доказать невозможно. Это наша не-аристотелевская логика.
В рамках классической логики следовало бы рассудить так. Общество — это союз граждан, связанных культурой и историей, принявших порядок взаимных обязательств, ответственности за старых и малых, за завтрашний день и продукт труда. Если нажива кучки прохвостов отменяет заботу о здравоохранении — это означает, что общества не существует. Если договоренностей о завтрашнем дне нет, то называть собрание людей обществом нет возможности. Раз нет общества, не может быть и общественной элиты. Элитой общества не могут считаться удачливые мошенники и тираны. Коль скоро нет элиты общества, не может быть и элитной недвижимости. Например, в Исландии нет крокодилов, и потому нельзя шить чемоданы из крокодиловой кожи. Однако в этом пункте аристотелевская логика дает сбой. Элитная недвижимость-то у нас есть! И рассуждение сыпется: раз есть элитная недвижимость, значит, есть общественная элита, а если общественная элита есть, стало быть, и общество существует.