Наконец, по прогнозам директора Института демографии Высшей школы экономики Анатолия Вишневского, в следующем году количество новорожденных россиян может сократиться на 200 тысяч человек. Прогнозы уже стремительно воплощаются в жизнь. Как вам, а?
И вот теперь я очень хочу вблизи посмотреть на своих соотечественников.
Очевидно, что им плохо. Настолько, быть может, плохо, как мне не было никогда.
Но глядя на эти цифры — самоубийств и абортов — я не могу отделаться от одной элементарной мысли.
В России, конечно же, не будет народной революции. В России катастрофически велико количество людей, прости меня Господи, инфантильных. Это единственный пункт, по которому я мог бы согласиться с моими оппонентами, будь они неладны.
Но лично мне, в отличие от оппонентов, страшно любопытно, как люди, решающиеся на фатальный шаг, рассуждают? «Черт, кредит не получается выплатить. Сейчас жена пойдет сделает аборт, а я пока повешусь». Так, или как? Пусть мне кто-нибудь объяснит, наконец, как! они! рассуждают!
Да, многие и многие загнаны в условия, из которых главный выход завален, а запасного не было вовсе. То есть денег по этому проклятому кредиту не найти никогда, хоть продай почку и печень.
Но почему нет ни малейшей воли сломать хоть один сустав этой неправедной машине, сначала посадившей всю страну на неустанно пропагандируемые кредиты (мальчик, сунь сюда пальчик — будет зайчик), а потом вдруг начавшей работать в противоположную сторону (и захрустели у мальчиков их пальчики).
...Я все-таки пооторвал бы все пуговицы своим знакомым и незнакомым оппонентам. Хотя бы пуговицами иногда можно пожертвовать.
И вот почему.
Дело в том, что других соотечественников у нас нет. Есть только такие. И значит нужно строить такое государство, где они выживают, а не умирают.
Иных вариантов нет, хотя нам их по-прежнему предлагают.
Вот недавно человек, также вступавший в спор со мной, небезызвестная Тина Канделаки, опубликовала очередную колонку в «Известиях», обращенную, в том числе, и ко мне; впрочем, на сей раз в статье лично не названному (много чести!).
«Вместо того чтобы кричать... — сообщает Тина, — ... очень рекомендую эффективней работать на своем месте и каждому отвечать за себя».
О, как непосредственны женщины! Они часто прямо сообщают то, что окружающие их мужчины разумно опасаются произносить. Но мы в курсе, что они так думают, мы в курсе.
Они, в отличие от Тины, могут еще и так сформулировать свою мысль: «Вместо того чтоб кричать, иди и удавись». Главное только, чтоб было тихо.
Хорошо, не будем кричать. У меня даже для начала есть одно рациональное предложение.
Двадцать лет нам неустанно предлагали выдавить из себя раба. Давили-давили, Жучка за внучку, внучка за бабку, бабка за дедку.
Знаете, что. Давайте теперь давить из себя господина.
Господина, живущего в мире господ. Неустанного господина обстоятельств. Эффективного и деятельного господина, всегда знающего как надо, преисполненного таким сладострастным и пышным снобизмом, который можно перерабатывать в сливки.
Убить господина, это не значит стать рабом. Произойдет совсем другая трансформация.
Он не менее омерзителен, чем раб, этот господин. Убивайте его в себе скорее сами, не то за ним все-таки придет кто-нибудь другой.
Мы уже не владеем ситуацией. Если нам кажется, что владеем, — мы ошибаемся. Отныне ситуация будет владеть нами все злее и упрямей.
Тьма египетская
Воспоминания матери о последних днях жизни горячо любимого сына Николая Никифоровича Затеплинского
Среди мемуаров особенно интересны те, что написаны без предварительного намерения. Случается, что автор и мысли не имел поведать публике о времени и о себе. Очевидцем больших событий он себя не чувствует, личностью исторической — тем более. Но вдруг крутой жизненный поворот заставляет засесть за мемуар. Просто потому, что не может человек оставаться один на один со своей новой жизнью, а интерес и сочувствие домашних приелись.
К такому типу мемуаров относятся и публикуемые нами «Воспоминания матери...» (Одесса, 1901). Успешно начавший службу сын двух любящих родителей заболевает злокачественной формой туберкулеза («большая каверна в легком»). Доктора, не рассчитывающие на успех лечения, посылают безнадежного пациента в Египет, мать его героически сопровождает. Подробности жизни за границей, причуды эскулапов и другие обстоятельства, рассказанные сумбурно, в жанре «сердца горестных замет», стоят иного литературного очерка.