Именно вовлеченность в дела революции — неважно, с какой стороны — казалось, давала максимальный простор для реализации фантазий и удовлетворения честолюбия. При этом действия Дегаева и Судейкина были окрашены не только прозаическим карьерным расчетом, но и в своем роде поэтическим стремлением к интеллектуальной игре, к полноте, насыщенности и остроте жизненных ощущений. Слово «острота» здесь, пожалуй, самое уместное: это было именно хождение по лезвию бритвы...
Альянс двух творческих людей нанес непоправимый урон «идеализму» русского революционного движения. После предательства Дегаева никто из революционеров уже не мог быть — и не был! — уверен в совершенной чистоте своих сотоварищей. Читая сейчас письма и мемуары героев революционного подполья, не устаешь поражаться тому, сколько интеллектуальных и душевных усилий тратилось ими на выяснение, кто из их товарищей по партии предатель, доносчик и провокатор... Взаимные подозрения копились десятилетиями. Счеты сводились даже посмертно. В этом смысле планы Судейкина по деморализации революционного подполья удались на славу.
Дегаевское дело так или иначе побудило некоторых террористов к пересмотру былых взглядов. Николай Стародворский — тот самый, который добивал Судейкина ломом в отхожем месте дегаевской квартиры, — просидел в Шлиссельбургской крепости двадцать лет, но в конце срока раскаялся и после выхода на свободу стал платным полицейским агентом-фрилансером (впоследствии был разоблачен Владимиром Бурцевым). В феврале 1917 года он вынырнул в революционном Петербурге в роли комиссара, потом исчез с политического горизонта и тихо умер в Одессе, где был торжественно похоронен большевиками как герой-революционер и «шлиссельбургский мученик»... Еще более радикальную эволюцию проделал Лев Тихомиров, который первым выслушал покаяния Дегаева и благословил его на убийство Судейкина... Он разочаровался в революционных идеалах и в западной демократии, написал покаянное письмо властям, получил прощение, вернулся на родину и скоро занял почетное место на крайне правом фланге политического спектра. Тихомирову не нужно было становиться платным осведомителем охранки: он пригодился режиму в другом качестве. Из «наилучшего выразителя идей и целей партии Народной воли» (Н. Морозов) он превратился в идеолога русской монархии. Его «Монархическая государственность» и сейчас вдохновляет юных национал-монархистов, как вдохновляли его прокламации радикальную молодежь 1880-х годов...
Наиболее успешно — хотя и особым образом — уроки «дегаевщины» были усвоены деятелями нового революционного поколения. Главный из этих уроков: для успешного разрешения практических задач надо перестать смешивать революционную целесообразность с моральными принципами. Для пользы дела от моральных принципов надлежит отказаться вообще. Прекраснодушный «охотник за провокаторами» Владимир Бурцев, вырвавшийся из советской России за скромную взятку, грохотал в своем открытом письме большевикам: «В нашей среде есть лица аморальные, способные на клевету и воровство, на убийство, но я не мог вообразить, чтобы вы были способны собрать вокруг себя тот букет уголовных типов, какой вы на самом деле собрали в Смольном...» Если бы Ленину и Троцкому попалось на глаза бурцевское письмо, они, по всей вероятности, только посмеялись бы. Они-то сделали ставку на «уголовных типов» совершенно сознательно. И, сделав правильную ставку, — победили.
О чем, конечно, приходится только сожалеть. Ведь кое-кто из большевистских деятелей мог бы стать неплохим преподавателем в провинциальном американском университете...
По садовому кольцу
Часть шестая. От Кудринской площади до Триумфальной
Совpеменная Кудринская площадь практически сливается с Новинским бульваром. Слияние это произошло в конце 1930-х годов, когда при реконструкции Садового кольца был снесен стоявший в торце бульвара большой доходный дом страхового общества «Россия», который местные жители насмешливо называли сундуком. Выросший в нем Борис Маркус, автор книги «Московские картинки 20 -30-х годов» вспоминал, что дом был пятиэтажным, «представлял он собой как бы большой прямоугольник в плане. Разделялся этот прямоугольник на две неравные части и сверху выглядел, наверное, как восьмерка со спрямленными углами. Получалось, что в доме было два двора, причем большой двор имел выход на улицу, а малый квадратный, прилегающий к площади, был соединен с большим двором такой же аркой. Кроме того, из него был узкий коридор, соединяющий двор с площадью, и им могли пользоваться жильцы. Въехать же во двор можно было только с проезда Новинского бульвара. <…> В первых этажах нашего дома, выходящих на площадь, и частично на боковых сторонах размещались магазины и мастерские. На углу большая "Булочная-кондитерская", рядом магазин, торгующий всякой парфюмерией. Он очень странно назывался "ТЭЖЭ". <…> Позднее тут разместили магазин "ТРИКОТАЖ. ГАЛАНТЕРЕЯ". За "ТЭЖЭ" идет магазин "МОЛОКО". Потом "ПАРИКМАХЕРСКАЯ". Ну, это понятно. Дальше мастерская, которая часто меняла свое направление: то часы, то какие-то приборы. Раньше тут размещалась какая-толечебница, но она давно отсюда ушла. Только по некоторым оставшимся на стене буквам можно было угадать, что она тут была. Дальше на самом углу "РЫБА". А уже за углом "КИТАЙСКАЯ ПРАЧЕЧНАЯ"».