Капиталистический мир движется к полнейшему хаосу и Россия, как всегда, идет в первых рядах.
Рашкины дети
Из цикла «Матка Махно»
Мать-земля: извечный образ тождества рождения и смерти, утробы и могилы. Цветаева это помнила сильнее других: могла бы — взяла бы в пещеру утробы. Стихи Цветаевой — образ русского материнства и сыновства одновременно. Мать, родив, не отпускает, тянет обратно. «Материнство и младенчество» в русском варианте: инцест. Закономерная, неизбежная, «естественная» реакция сына — ненависть.
Русских не понять вне этого основоположного отношения. Русские ненавидят Россию. Ненавидят все: красные и белые, богатые и бедные, коммунисты и антисоветчики, зэки и мусора, Иван Грозный и Петр Великий, Ленин и Сталин, Горбачев и Ельцин, старые евреи и новые русские. Русская история — это до сих пор не прекращающаяся, длящаяся, вечная попытка русских избавиться от России, свести ее на нет. Самый акт русского сознания — «неантизация» России, «ничтожение» ее. Это из Сартра: бытие и ничто как два полюса феноменологического отношения, сознание и есть «ничто». Но русскому сознанию не бытие противостоит, а Россия.
Это знал самый страшный из русских писателей — Гоголь. Что значит «Вий»? Это — «хуй»; но он в земле, из земли вылезает, и на нем земля: образ поглощения русского человека кошмарной, не дающей родиться матерью. «Земля во рту» называется одна статья Мережковского, — это вам не «грядущий хам»! Попадая в Россию, Гоголь непрерывно ездил — убегал от России по России же: модель русской истории. Равнозначное (не говорю, что равносильное) «Вию» сочинение новейшей русской литературы — «Смерть Манона» Ю. Милославского. Манон — бандит, перед смертью изнасиловавший мать: разгадка озадачившей Солженицына аффектированной любви блатных к матери. Но кто кого изнасиловал? Почему у него нечаянно женское имя? Россия сама себя сечет, сама себя «любит». Раз сечет, значит любит. Об этом углубленно — у Делеза в исследовании о Мазохе: как амазонка родила Христа в акте партеногенеза, самозарождения; точнее — сын самозародился в совокуплении с садистической матерью. В мире мазохиста нет отца: только мать и сын. Но русский Христос — карающий, «сжигающий» (Блок). У Блока есть статья «Дитя Гоголя»; выясняется, что это Россия. Где же мать? И кто кого родил, кто кого убил? «О Дева-Мать, дочь собственного сына!» (Данте, а рай или ад — не помню). Русский традиционный, «онтологический» мазохизм давно трансформировался в садизм, и в России уже не мать детей давит, а дети уничтожают мать. Как не видеть, что новейшая русская история — самоуничтожение России? Какие еще нужны доказательства, коли был не только Сталин, но и Горбачев-Ельцин: империя одного, что «потлач» другого. «Мертвые души»: русский сюжет — не рождение, а смерть, не любовь, а некрофилия.
Русские не потому плохи, что русские, а потому что — Россия. Есть славянофильская теория «государства и земли»: государство может быть так и сяк, но земля — свята. Ложь: в России земля хуже государства — земля не в смысле «крестьянской общины», а в самом простом, почвенном, географическом. Недаром сказано: Россия пала жертвой своих пространств. Государство пыталось быть «культурой» — хотя бы в смысле полицейского порядка, который ведь тоже культура. «В России правительство — единственный европеец»: не кто-нибудь, а Пушкин! Не люди отчуждены государством, а государство — землей. Сталин наихудший, потому что в нем государство соединилось с землей, их уже не различить. Сталин видится бабой; вот почему так страшны его усы. «Мистическая баба» Розанова не умилительна, а страшна. Соотечественники, страшно! Сам Розанов не только умилялся, но и боялся: Гоголя боялся. Россия — Гоголь вне искусства: поставьте мать и сына вместо отца и дочери, и получите страшную месть, без кавычек и со строчной, не литературу, а жизнь. Россия — месть сыновей матери.
Русская иллюстрация к Делезу:
Пиршество матерей
Богатырш на кургане в броне до бровей
В рукавищах могучих душивших поганых детей
Богатырши-Микулишны пьют, а не плачут
А придут супостаты — в атаку поскачут
На конях в рукопашный без страха, сомнений и мук
И заплачет зазряшный сопливый малыш Почемук
(Сергей Стратановский)
Это интеллигенты до недавних еще пор сопливились, теперь почемуков нет, и все вопросы отвечены. Что делать? — Воровать. Кто виноват? — Россия.
Тут суть: в России не люди плохи, а земля, сама Россия плоха, тем, что огромна, безмерна, не в огляд и не в подым. Преодолена человеческая мера, какое-то «золотое сечение». Люди были как везде — среднего достоинства. Государство было плохое, но можно перебиться. Земля не замечалась, когда была своя, уездная, до соседней деревни, от Долгуши до Заболотья, когда ее было «мало», даже и в сельскохозяйственном смысле. Крах наступил в четырнадцатом году: людей скучили, и стала ощутимой вся эта русская громада. Слишком много соседей, и нет между ними забора. Русские пространства провоцируют космический ужас, не дают забывать о нем, самосознание России — паскалевское. Россия переживает дурную бесконечность. Война же страшна была тем, что — стоячая, об этом Блок гениально написал. Уже зарылись в землю. Так все вроде бы зарылись, и немцы, и французы. Но у тех земля — «четыре угла», а у русских от Белого до Черного. И это «защищать»? Реакция была — не врага убить, а самое землю. Выбраться из нее, убив ее. Ее убивали в мифе Распутина. Царица — материнский образ. Это была не интрига и не сплетня, а именно миф, Антеев миф, амбивалентное припадание к земле. Фантазия о Распутине — любовнике царицы — инцестуозная фантазия, символический инцест, ставший одномоментно актом сыновнего бунта против матери. Это «Манон». Это даже и не во времени было, а сразу, в миге и вечности, не было, а есть. Произошло то, что Деррида называет «мгновенное уничтожение всей системы означающих». Жизнь во всеобщем означаемом — то есть в «чистом бытии» — и есть инцестуозная могила, рай и смерть вдруг, разом, вместе. «Рай» это смерть, небытие, «чистое бытие». В семнадцатом году Россия вырвалась в чистое бытие, равное ничто.