Спорили много и яростно, и совсем не было слышно голосов, которые сказали бы, что Светова неправа в той же мере, что и Перекрест, потому что «личная жизнь» и «сорок дней» для журналиста — совсем не аргументы. Вон, недавно на Алтае разбились насмерть чиновники-браконьеры, и многие журналисты, не дожидаясь ни сорока дней, ни конца официального расследования, называли этих чиновников браконьерами, не задумываясь о том, как больно читать эти тексты вдовам, детям и родителям погибших чиновников. И были правы, потому что — ну как это, не писать, что ли, об этом вопиющем случае?
VI.
Если бы меня спросили, каким я вижу идеальное журналистское сообщество, я бы ответил, что с огромным удовольствием отсек бы от него и сторонников точки зрения Световой, и сторонников точки зрения Перекреста — без глупости одной стороны и без цинизма другой сообщество, наверное, стало бы сообществом. Выстроило бы свой небесный Домжур, организовалось бы в Союз журналистов, избрало бы какого-нибудь председателя типа того Яковенко, и все бы началось сначала.
Но все уже и так началось сначала, хоть мы и не заметили — и я даже не о возрождении «Правды» в образе нынешних государственных СМИ, а скорее о том, что эталонный журналист нашего времени, кумир журналистского молодняка и объект зависти коллег — это Андрей Иванович Колесников, много лет прикрепленный к Владимиру Путину и связанный с ним и его пресс-службой, по крайней мере, не меньшими обязательствами, чем со своей редакцией. Но то Колесников, он хотя бы на виду, а знаете, сколько у нас безымянных заложников хороших отношений с ньюсмейкерами, их пиар-отделами и пресс-службами? Сидит такой Акакий Акакиевич — да хоть бы и в крутейших «Ведомостях», — пишет о каком-нибудь Минсельхозе, и дрожит, понимая, что, если Минсельхоз на него обидится, то не о чем ему будет больше писать.
Акакий Акакиевич, кстати — это ведь чиновник, то есть власть. В данном случае — четвертая, но много ли торжествующей романтики в том, чтобы быть такой властью?
Посвящение в студенты
Дело об иммунитете
I.
«В редакцию пришло письмо», позволю себе такой зачин. Письмо начиналось словами: «У моего однокурсника был двоюродный брат...», а заканчивалось так: «... скорее всего, дело юридически задушат, и о справедливости даже мечтать не стоит», — в тоне молодого человека чувствовалась тяжелая уверенность.
Со дня трагедии, о которой сообщал читатель, прошли уже две недели, и две семьи, похоронившие семнадцатилетних сыновей — в московском районе Бескудниково и мордовском городке Рузаевка, — кричали и плакали, проклинали, бились головой о стену, сходили с ума; в город Кельн уже улетел самолет, на борту которого был 31-летний учитель немецкой школы имени Гааза при посольстве ФРГ — Беньямин Томас Хоберт. Если судить по той скудной информации, которую удалось отыскать, средней руки европейский интеллектуал, среди работ — исследование про Ивана Грозного. Что ж, кровавая русская экзистенция — всегда притягательная тема.
II.
До полуночи, до наступления 30 ноября оставалось минут 10. Двое первокурсников, 17-летних студентов МИРЭА, провожали девушку после праздника посвящения в студенты. Была суббота, сияла Вернадка, полная огня; Андрей Камынин позвонил маме: «Все хорошо, буду дома через час». Они с мамой были хорошими друзьями.
Потом, когда Ольга Камынина — красивая молодая женщина с лицом, про которое обычно говорят «выжженное горем», начнет составлять хронометраж, то поймет, что он звонил ей ровно за две минуты до гибели, до того как ступил на зебру около дома № 33 на проспекте Вернадского.
Им оставалось пройти несколько шагов до тротуара, когда «Порше Кайенн» как-тостранно изменил траекторию и подался влево. Андрей, перелетев через машину, погиб сразу, мгновенно. А Сашу Евтеева машина толкала перед собой еще сто метров, до следующего перехода.
Очевидцы — их оказалось много — говорят, что скорость была не меньше 150 км/ч; экспертиза установила 120.
Если бы машина ехала по прямой, наезда не случилось бы.
III.
Беньямин Хоберт заблокировал двери и сидел, обхватив голову руками и раскачиваясь. Наверное — не верил, пытался сбросить кошмар, очнуться от страшного сна. Очень быстро приехал представитель посольства и забрал его: господин Хоберт, обладатель полного дипломатического иммунитета, не подлежал задержанию.
Машина была исправна. Тормозного пути не обнаружили.
В декабре на одном из немецких форумов появилась версия: едет приличный человек по автобану, под колеса внезапно бросаются двое русских подростков. А дикая страна, что вы хотите. Наверное, в Германии кто-то верит, что проспект Вернадского — автобан, где у водителя нет возможности для маневра, а не одна из центральных трасс Москвы, что подростки не шли по переходу и что, наконец, водитель ехал с положенной скоростью. Впрочем, состояние Хоберта в момент преступления — отдельный вопрос.