***
Работа над Толстым стопорится, так как в следующие выходные у нас нет возможности встретиться. Ты не приходишь в школу уже в пятницу и говоришь, что твои выходные будут заняты подготовкой к академическому оценочному тесту для юридических вузов[8], который пройдет в понедельник, и результаты которого требует в том числе и Гарвардская юридическая школа.
Мы договариваемся, что я приду к вам вечером во вторник.
Выходные проходят в пронзающей до костей меланхолии, от которой к воскресенью мне становится дурно. Никто не язвит, не философствует, не хает Бога (хотя это я больше всего терпеть не могу), не испепеляет меня недовольным взглядом и не каменеет на службе. Вас просто нет, словно тебя и твоей семьи никогда не существовало. Это больно.
Мы встречаемся на английском, точнее встречаемся только взглядом, ведь ты заходишь в класс ровно со звонком, и у меня не остается времени, чтобы сказать тебе что-нибудь. Я сразу же замечаю, что с тобой что-то не то. Ты сегодня бледнее, чем прежде, вся растрепанная, хотя обычно в школе твои волосы аккуратно заплетены.
После занятий я не успеваю тебя нагнать и в толпе я тебя не замечаю – ты сегодня без красного портфеля.
Я прихожу к вам к шести часам вечера, как мы и договаривались. Дверь мне открывает твоя тетя, тут же впуская меня в дом. Она тоже осунулась. Я начинаю серьезно беспокоиться.
— Добрый вечер, Сид, — ее губы трогает легкая улыбка.
— Здравствуйте. А где Флоренс?
— Она в своей комнате, — говорит Джейн просто.
Я растеряно гляжу в сторону второго этажа.
— Второй этаж, прямо, а потом вторая дверь на право, — объясняет она, даже пытаясь показать мне путь руками.
Я улыбаюсь и киваю, и все-таки твоя тетя очень хорошая. Конечно, я не Лакан[9], но я так чувствую.
Вешаю куртку в коридоре и живо поднимаюсь наверх. Останавливаюсь у твоей двери. Спокойно вдыхаю и выдыхаю. Захожу. Будь что будет.
Твоя комната – отдельный мир или даже вселенная. Все загромождено и заставлено, но при этом видно, что ничего нигде не валяется. Все на своих местах. Книги, лежащие на полу, находятся там, где и должны, а другого места им и нет, ведь книг у тебя больше, чем шкафов, где их можно было бы разместить.
На улице светло и, несмотря на ветер и холод, все еще светит солнце. Его лучи освещают всю твою комнату. Видно, как в воздухе пляшут частички пыли.
В этой комнате мне многое нравится, но многое меня и удивляет. Во-первых, здесь нет зеркал. Вообще. И это для девчачьей спальни мне кажется очень странным – девчонки же любят на себя пялиться. Разве нет? Во-вторых, нет никаких баночек и коробочек с косметикой, разве что пару флакончиков на твоем прикроватном столике. Ничего яркого и кричащего, а также розового, хотя я думал, что у всех девчонок что-нибудь в комнате должно быть розового цвета. Твоя комната больше напоминает кабинет древнего сумасшедшего ученного, нежели старшеклассницы. Вокруг одни книги. Они везде.
— Привет, — после чуть затянувшегося осмотра местности говорю я.
Ты сидишь на кровати ко мне спиной и крутишь что-то мелкое в руках. Ты не сразу замечаешь меня, но через секунды все же одариваешь безжизненным взглядом, а потом снова смотришь в окно, хотя, скорее всего, даже не видишь, что за ним происходит.
— Что случилось? Ты в порядке? ― интересуюсь я осторожно, подходя ближе к твоей кровати.
Ты продолжаешь крутить что-то в руках. Этим чем-то оказывается кольцо с ярким зеленым камнем. Интересно, чье оно? На тебе я его никогда не видел. Ты открываешь выдвижной ящик прикроватного столика, кидаешь в него кольцо и со злостью закрываешь.
— Флоренс?
— Почему все так зовут меня, я ведь никогда не была во Флоренции[10]? ― почти срываешься ты.
— Что случилось? Как прошел твой тест?
Ты тяжело выдыхаешь.
— Я не хочу об этом говорить. Давай работать над заданием, — предлагаешь ты, хватая очки и водружая их на переносицу. Раньше я не догадывался, что у тебя проблемы со зрением.
Ты живо встаешь с кровати, стряхиваешь с джинсов невидимую пыль и берешь со стола ноутбук, мои записи и свои рисунки, которых стало больше (видимо, ты работала, пока меня не было). После чего раскладываешь это все на полу и садишься рядом, опираясь спиной на кровать.
Я сажусь у материалов напротив тебя и неотрывно гляжу прямо в твои глаза, кажется, они сейчас вылезут из глазниц, настолько больными смотрятся. Ты делаешь вид, что моментально погружаешься в работу. Я на коленях живо подвигаюсь к тебе, осторожно беру за подбородок и поднимаю твое лицо так, чтобы лучше увидеть глаза. Ты опускаешь взгляд, хотя и знаешь, что я от тебя не отстану. В таком положении мы замираем секунд на тридцать. И, в конце концов, ты все же решаешься взглянуть на меня. Белки пронизаны красными лопнувшими прожилками. Что же ты с собой сотворила?