Далее самостоятельную тематическую группу образуют 7—15 пункты. Эти вопросы обращены к поселянам —- христианам: «Не едал ли еси к Рожеству Христову в ночи скорому по научению диаволю? Не делал ли еси в навечерие святого Богоявлениа лучиновых крестов, и не натыкал ли еси их в храмех своих по углом и в хлеб, и по трех днях не жигал ли еси их на огни? В день святого Богоявлениа по утру не секал ли еси на леду креста, творяся воду святя, еже ти не повелено, и всего зла злее? В великий четверток не ходил ли еси по что в лес, и в дому не творил ли какова клича и бесчиния? В великую субботу не вкладывал ли в реки верши на рыбу, егда не подобает и хлеба вкусити? В великую субботу и пятидесятную, егда память творим усопшим, бани не велел ли еси топити? К Рожеству праздника Иоана Предтечи бесчиния какова и плясаниа не творил ли еси? В лес по траву и по корение не ходил ли еси? На шии у креста на гойтане, корениа и узлов не носил ли еси? Или у жены своей, и у детей видя такое злодеяние, или змиины головки и о том не возбранял еси?«[110].
Эти вопросы помогают представить образ поселянина, который знает календарь христианских праздников и по–своему чтит их. Что‑то подкупающе–искреннее есть в том, что «в навечерие святого Богоявлениа», изготовив «лучиновые кресты», он расставлял их по углам собственного жилища и ими же украшал–освящал свой хлеб. А в день праздника, поутру, высекал крест на льду и так освящал воду. Его христианство не ортодоксальное, но это христианство. К такому определению верований «поселянина» ведет не только содержание приведенных исповедальных вопросов, но и то, какие исповедальные вопросы отсутствуют. А отсутствуют вопросы, прямо относящиеся к народным верованиям. Приведем их, чтобы уточнить особенности верований «поселянина» и в целом для характеристики народных верований — прочной принадлежности духовной культуры крестьянства. И на этот раз источником послужат Покаянные книги, относящиеся к XV‑XVI вв.
Итак: «(аще) молишися Вилам?«[111], «Или молилась еси Вилам, рекше идолам?«[112], «Или бесом молилась еси с бабами еж(е) есть Роженицы и Волом (Вилам. — А. К.)«[113]. А вот вопрос духовенству: «Должно бо ес(ть) и се вопрошати о всеком гресе… и аще с скомрохи ходил и всякими бесовскими играми играл ес(м) ции в священническом образе и во иноческом…ции корчму и блудныя жены держал на блуженйе приходящим, и егда на молбищах еже нюд творят и неразумная человеци в лесох, и на нивах..«[114].
В составе народных верований имело место и обоготворение природы: «Согреших отче… твари поклонихся, и обоготворив солнце и месяц, или звезды и елико о твари Божии и под тварию»[115]. Несколько расширяют эту информацию следующие тексты: «Не кланялся ли твари Божии нас ради сотворенной, небу, и земли, солнцу, и луне, и звездам, и древу, и камению, и огню, Богом нарицая тех? Не похвалил ли еси чюжия веры и не молился ли еси их болваном?«[116]
В Покаянных книгах особенно часто встречаются вопросы о вере в приметы (сон, чех, стречя, полаз, птичий грай и т. д.). Почти постоянно, как и вера в приметы, встречаются в Покаянных книгах вопросы, из которых следует, что в XIV — первой половине XVI в. еще представляли влиятельную силу волхвы и пользовалось широким признанием среди населения всякого рода «чарование». К волхвам ходили и их приводили в дом. Были и женщины–волховы. Среди населения подвизались не только волхвы и волховы, но и «непрофессионалы» — мужчины и женщины, знавшие всякого рода «зелия», «наговоры» и «шептания».
Несмотря на разнообразные исповедные вопросы о народных верованиях, предназначенные для «поселянина» и современные ему, его самого ни к язычникам, ни к двоеверам причислить нельзя. Хотя кое–какую дань народным приметам и верованиям, празднествам он отдал, но это не основополагающая черта его духовного облика. Вместе с тем в «поселянине» нельзя усмотреть и какого‑либо еретичества, каким оно предстает в Покаянных книгах.
Чтобы вникнуть в христианство поселянина, которому предстоит исповедоваться по 18 пунктам, рассмотрим сначала «грехи», относящиеся к тому, что и в праздничные дни он не давал себе покоя. Быть может, ходил в лес «по траву и по корения», что вписывается в графу «народные верования». Но возможно и другое: собирал дары леса. Что он ответил исповеднику, когда тот спросил, не занимался ли он рыболовством — «не кладывал ли в реки верши на рыбу» — в великую субботу? Мог ответить отрицательно. Мог и утвердительно, что лишь соответствовало Евангелию: «суббота человека ради бысть, а не человек субботы ради» (Марк, 2, 27). Он не ответил так. Вряд ли был он искушен в Священном Писании. А когда бы ответил ссылкой на Евангелие, то ходил бы в еретиках. Но его поступки, именно те, что духовнику представлялись греховными, ничего иного не означали, как: «суббота человека ради бысть». И потому в великую субботу, как и в любой другой праздник, он не только считал себя вправе трудиться, но ничего не видел предосудительного в том, чтобы и «баню топити». Поселянин знал христианский праздничный календарь, что подтверждается содержанием задаваемых ему исповедных вопросов. Но «суббота человека ради бысть» — это «сокрытый двигатель» его христианства.