Существуют легкомысленные люди, которые со злым упорством и безрассудной враждебностью поносят философов в неприличных выражениях и невежественных речах, вполне соответствующих их низким и отвратительным натурам. И такое эти люди почитают за верх остроумия и образованности. Мы расскажем о том, какие доводы приводят они в подтверждение своих слов и затем разъясним их. Эти люди заявляют, что любовью склонны увлекаться лишь утонченные натуры и изысканные умы и что она требует чистоты помысла, изящества вкуса, красоты облика и тела. Они повсюду распространяют эти и подобные им речи, используя при этом любовные газели из высокой поэзии соответствующего содержания, приводят в пример прославившихся благодаря своей любви писателей, поэтов, именитых людей и предводителей, превознося их до степени пророков.
Мы же по этому поводу говорим: воистину утонченность натуры, изысканность ума и чистоты помыслов признаются таковыми и имеют ценность тогда, когда они направляются их обладателями на постижение далеких и таинственных явлений, получение изящных и точных знаний, раскрытие сложных и скрытых пеленой безвестности вещей, изобретение имеющих смысл и полезных ремесел. А мы находим, что все эти черты свойственны только философам. И видим, что к плотской любви проявляют чрезмерную склонность преимущественно грубые и неотесанные кочевые арабы, курды, презренные людишки и чернь. Мы также, согласно своему общему представлению, считаем, что среди народов нет народа с более утонченным и врожденным умом, более выраженной явно мудростью, чем греки5. Даже увлеченность любовью проявляется в них меньше, чем у всех остальных пародов. А это совершенно противоречит тому, что утверждают недруги философов. Я подразумеваю то, что из этого следует вывод, что склонностью к плотской любви более всего подвержены обладатели грубой натуры и недалекого ума. И тот, у кого мало ума, узок взгляд, тупа мысль, начинает рваться к тому, к чему только поманила душа и к этому устремляется его желание.
Что же касается их доводов относительно множества влюбленных писателей, поэтов, знатных людей и предводителей, то мы ответим им, что знатность, главенство, поэзия и красноречие не есть те вещи, которые непременно должны свидетельствовать о совершенстве ума и мудрости. А коли так, то влюбленными могут быть и те, кому свойственен недостаток разума и мудрости. И эти люди по невежеству своему и недомыслию считают, что знание грамматики, поэзии, красноречия и риторики и есть подлинная наука и мудрость. Им и неведомо, что истинно мудрые люди (философы) не почитают ни одну из этих вещей за мудрость, а человека, изощренного в них, за мудреца. Истинным мудрецом, по их убеждению, является тот, кто знает условия доказательства и его правила, усвоил математическую, естественную и божественную науки и овладел ими в таком совершенстве, какого только в силах достичь человек.
Однажды у одного из наших шейхов (наставников) в Городе мира (Багдаде) мне довелось видеть некоего человека из числа этих (хулителей философии), выдававшего себя за большого знатока наук. А шейх этот, кроме глубокого владения философией, обладал также широкими познаниями в области грамматики, языка и поэзии и в ходе беседы снисходительно поддакивал и соглашался с ним. Тот же человек вел себя высокомерно, кичился, взирал на все свысока, был многословным, преувеличенно возносил похвалу своим единомышленникам и поносил на чем свет стоит всех остальных. Все это время шейх терпеливо молчал, зная о его невежестве, зазнайстве и самолюбовании, и улыбался мне, пока тот не воскликнул: «Это, клянусь аллахом, и есть истинная наука, а все остальное — ветер!» Тогда шейх сказал ему: «О сын мой, это наука тех, у кого нет знаний, и радуется ей тот, у кого нет разума». Затем шейх обернулся ко мне и молвил: «Спроси-ка этого нашего молодца что-нибудь об основах практических наук. Ведь он из тех, кто считает, что если человек искусен в языке, то может ответить на все, о чем бы только у него ни спросили. И я сказал тому человеку: «Скажи мне каковыми бывают науки: практическими или теоретическими?» Я умышленно не завершил вопроса о классификации наук. Не колеблясь, он тут же ответил: «Конечно же, все науки — теоретические». Он ответил так потому, что, вероятно, слышал, как некоторые наши друзья обвиняли эту группу людей в том, что их знание — теоретическое, и потому захотел обвинить наших друзей в том же, в чем они обвиняли и его, не ведая при этом, что они подразумевали под этим совершенно иное. Я вновь спросил его: «Кто же узнал, что в такую-то ночь произойдет лунное затмение, что сакмуния6 способствует освобождению желудка при запорах, что ал-мурдасандж7 уничтожает горечь уксуса, если его растолочь и положить в него. Можно ли знание того, что усвоил из опыта людей, назвать теоретическим?» Он сказал: «Нет». «Но каким же образом тогда это стало известно?» — спросил я. Он оказался более не в силах объяснить мне то, чего я от него добивался. Затем он произнес: «Тогда я скажу тебе, что все они — практические». Он сказал так, полагая, что ему удастся тем самым причислить грамматику к практическим наукам. Тогда я обратился к нему со следующими словами: «Скажи мне, кто определил, что имя лица, окликаемого один раз, должно стоять в именительном падеже, а имя лица, окликаемого два раза — в винительном? Было ли это признано естественной практической необходимостью или вещью теоретической, утвердившейся с общего согласия одних людей, вопреки мнению других?» Он стал что-то невнятно бормотать об источниках, к которым должен обратиться и которые доказывают, что это явление практического характера и что он слышал это от двух своих учителей и так далее. Я же начал разъяснять ему его ошибки и противоречия, опровергая их, отчего ему стало стыдно и им овладели сильное смущение и печаль. В это время к нам, посмеиваясь, подошел шейх и сказал ему: «Испробуй же на вкус, о сын мой, горечь науки, являющейся истинным знанием».
5
Этот вывод ар-Рази, звучащий в определенной мере преувеличением, вызван, судя по всему, его огромной любовью к наследию древнегреческих ученых и философов, которых он часто цитирует в своих сочинениях, в том числе и в «Духовной медицине», и творчество которых он углубленно изучал, его увлеченностью научными идеями и суждениями тех из них, которых он считал для себя высочайшим авторитетом, что, впрочем, не мешало ему вступать с ними в полемику, вскрывать их упущения и дополнять их.
6
5. Сакмуния — арабизированная форма греческого слова, т. е. скамоний. Это смола вьюнка стрелолистного (Convolvulus scammonia Z), употребляемая в качестве лечебного средства.
7
6. Ал-мурдасандж — арабизированная форма персидско-таджикского слова «мурдорсанг» («мертвый камень»). Это минерал (Глет), представляющий собой окись свинца (РвО).