Идея того, что добродетели рождаются одна из другой (άντακολουθείν άλλήλαις), была очень близка стоикам[2133]. В христианской литературе часто встречаются перечни добродетелей, свойственные различным ситуациям; пример тому мы находим в посланиях ап. Павла, в произведениях Климента Римского[2134] или в Послании Поликарпа[2135]. Перечень взаимообусловленных добродетелей находим у Герма[2136] и в Евангелии от Филиппа[2137].
Традиционная схема, очевидно, восходит к трудам Климента Александрийского: «Так, вера появляется как первое движение, склоняющее нас к спасению; затем страх, надежда и раскаяние вкупе с воздержанием и настойчивостью ведут к милосердию и познанию»[2138]. Развивая это учение, Климент, в свою очередь, воспользовался идеями ап. Варнавы[2139]. Подобную схему мы находим в Прологе[2140] и Главе 81 Практических глав Евагрия, но добродетели там перечислены в ином порядке[2141]. Позже — у Максима Исповедника[2142].
Авва Исайя выстраивает ряд добродетелей по степени их возрастания, начав с умиротворенности и закончив милосердием, которое порождает душу, свободную от страстей[2143].
Другие авторы составили свои перечни. Однако в качестве основы для своих умозаключений они взяли идею, уже выраженную Игнатием Антиохийским: «Вера и милосердие суть начало и конец жизни. Вера есть начало, и милосердие есть конец…»[2144]. Для Евагрия целью praktike является милосердие, целью познания является «богословие»[2145].
3. Милосердие
Совершенство состоит в милосердии
Неопровержимые свидетельства тесной связи милосердия и совершенства — тексты Лк 10, 15–38; Мф 25, 31–46; 1 Кор 13 и Песни Песней[2146]. Милосердие посвящает нас в тайну Бога (1 Ин 4, 16)[2147].
Любой отец Церкви подписался бы под определением, данным Фомой Аквинским: «Совершенство христианской жизни пребывает в лоне милосердия»[2148]. Согласно Посланию Псевдо–Варнавы, мы созданы, чтобы любить, поскольку мы «чада Милосердия»[2149]. Та же точка зрения, но более разработанная, следует из полемики Иринея Лионского с гностиками: «Ни к чему знание без любви к Богу, ни постижение тайн, ни вера, ни пророчества; все никчемно и суетно без милосердия…»[2150]. Для Иоанна Златоуста милосердие — это вершина духовной горы добродетелей[2151]; для Симеона Нового Богослова милосердие есть глава тела человека духовного, другие добродетели суть его члены[2152].
Три возражения
1. Усиленная аскеза монахов. Рассуждая об умеренности, Василий Великий заключает: «Неужели ты не видишь, как другие заповеди теснятся вокруг единого предписания?»[2153].
Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно прочитать Трактат о милосердии Феодорита, в который включены Жизнеописания сирийских монахов Феодорита Кирского. Он стремится показать, что истинной причиной аскетических подвигов, о которых он повествует, является милосердие[2154], которое заменяет мученичество. В особенности это приложимо к христианскому безбрачию[2155].
1. Подвижники древности мало говорят о милосердии. Действительно, они охотно признавались, что лишь оплакивали утраченное спасение. Письменные трактаты «О милосердии», в которых не было и намека на системность изложения, — феномен более позднего времени. Павел Евергет, который исследовал всю аскетическую литературу, предшествовавшую его времени, представил только одну главу о любви Божьей и в ней только половину столбца, взятого из Патерика[2156]. Об этой великой «тайне»[2157] хранят молчание по смирению или из страха впасть в прелесть[2158]. Наверное, можно сказать, что подвижники показывали свою любовь через рвение, с которым они применяли ее на практике.
2. Милосердие для созерцающих является скорее средством, «вратами познания…»[2159], тогда как «наша цель — сделать все для богопознания»[2160]. Следующее замечательное высказывание Филоксена Мабугского поясняет эту мысль: «Поскольку духовная жизнь разума состоит в божественном созерцании, блаженный Павел восклицает: “Я не воспаряю к созерцанию, если оставляю в стороне милосердие. И если я не могу приблизиться к нему законным путем милосердия, я и не желаю его. И даже если бы оно было ниспослано мне как дар, еще до того, как я взрастил в своем сердце милосердие, я не захочу его до тех пор, пока я не достигну его через милосердие»[2161]. «Истинное познание» и милосердие тесно связаны и нерасторжимы[2162].
См. I. Hausherr, Contemplation et saintete. One remarquable mise qu point par Philoxene de Mabboug (S 523), RAM 14 (1933), c. 189; Hesychasme et priere, OCA 176, Roma 1966, c. 31.