Любовь к Богу есть «врожденное состояние нашей души, оно отвечает естественной потребности…»[2180]. Василий Великий был среди первых, кто сделал любовь к Богу предметом рассмотрения. Во второй главе Великого Правила он говорит: «Любовь к Богу не учат»[2181], она существует как главное желание, предрасположение, семя[2182]. Стоическое и филоновское учение о «семенах добродетели» уже Оригеном было применено к милосердию[2183]. Таким образом, всякое возрастание в милосердии творит бытие[2184].
Любовь к Богу есть в то же самое время величайшая заповедь (Мф 22, 38). «Затем следует школа заповедей Божьих, — продолжает Василий Великий, — где это семя взращивается с прилежанием»[2185]. Для Василия Великого соблюдение заповедей состоит исключительно в восприятии гласа Божьего, который создает мироздание и управляет им[2186].
Любовь — «царица добродетелей». Она «не рождается сама по себе»[2187], а из «внутренней свободы»[2188], лежащей в основании любой добродетели.
Учение Платона не оставляет сомнения в том, что любовь к Богу (έρως) состоит в определенном желании (επιθυμία)[2189]. Более того, по Василию Великому любовь к Богу как «семя разума» проявляется на психологическом уровне прежде всего как сильное желание самосовершенствования, «страстное, острое, нестерпимое, неистовое»[2190].
К концу Второго Великого Правила Василий Великий говорит уже о личном переживании[2191], связанном с любовью к Богу: «Перед судом Христовым он [дьявол] представит нашему Судье наше небрежение божественной любовью как оскорбительный упрек самому Христу… Это оскорбление, брошенное в лицо Господу, и эта подлинная надменность дьявола, бахвальствующегося своей победой, мне представляется наказанием более тяжким и невыносимым, чем все муки геенны»[2192].
Это личное переживание св. Василия Великого вдохновляется не корыстным интересом, но любовью, которая, как кажется, забывает о своей награде, по крайней мере в той степени, в какой ограниченное существо способно на это по благодати Божьей. Однако в этой адаре и состоит уже вознаграждение, ибо сам Бог есть милосердие: «Бог есть истинно Бог для тех, кто соединен с ним узами милосердия»[2193].
Подобная любовь «духовна», поскольку она либо сообщает, либо предполагает наше уподобление Богу–Любви. Следовательно, мы понимаем, что она встречается достаточно редко. Для Максима Исповедника она существует только в тех, кто избавился от любых следов себялюбия[2194]. Однако, если она достигнута, она очищает душу от всяческой скверны, страстей, угнетающих душу, и эта любовь убеждает нас «взирать равнодушно не только вещный мир, но и нашу временную жизнь»[2195].
Любить Бога во имя самого Бога означает также принимать все произведения рук Божьих, любить все созданное им и дивный порядок, который царит в нем, то есть соблюдать заповеди, особенно «вторую», которая состоит в любви к ближнему. Невозможно, утверждает Максим Исповедник, истинно любить Бога, не любя ближнего, или любить ближнего, не любя Бога[2196]. Таково есть неделимое единство двух любовей, которое дает нам способность любить Бога в άγάπη, которая ничего не ждет взамен, той любовью, которая подает другому: «Ибо алкал Я, и вы дали мне есть… Господи! Когда мы видели тебя алчущим, и накормили?.. Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев моих меньших, то сделали Мне» (Мф 25, 3540). Итак, «любовь Божия состоит в отношении ко всякому образу Божию, как к самому Богу»[2197].
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ МОЛИТВА
1. Суть молитвы