Мессалиаие воспринимали слова этого предписания в буквальном смысле: молиться — значит «возносить молитву» и всегда — значит «отказаться от любого повседневного труда, особенно от физического»[2294].
Acemetes («неусыпающие») верили, что смогут достичь непрерывной молитвы совместными усилиями; поочередно сменяя друг друга, группы монахов совершали богослужения таким образом, чтобы в стенах обители никогда не прерывалась молитва[2295]. Поэтому живущие по соседству называли их акеметами, «неусыпающими»[2296].
Классическое решение проблемы мы находим у Оригена: «Поскольку праведные деяния суть часть молитвы, тот молится непрестанно, кто привносит молитву в свой труд, а труд — в молитву, и тогда мы можем воспринять фразу «молись непрестанно» как осуществимое предписание, то есть мы говорим обо всей жизни какого‑либо святого как о непрерывно длящейся молитве, хотя молитва в общепринятом смысле этого слова является лишь частью его жизни»[2297].
Эта мысль величайшего из греческих экзегетов была воспринята как наставление выдающимся латинским автором Августином[2298], среди сирийских авторов следует упомянуть Афраата[2299].
В этом случае возникал вопрос: какой должна быть связь между творимой молитвой и земными делами? Ориген был убежден, что молиться достаточно не менее трех раз в день[2300]. Александр, основатель общины акеметов, составил двадцать четыре ежедневных упражнения, которые соответствовали двадцати четырем часам суток[2301]. Позднее получила развитие теория о семи канонических часах. Однако практически каждый святой на свое усмотрение устанавливал час молитвы[2302].
В чем причина этих различий? «Классическое» решение заключается в том, чтобы «труд» превратить в «молитву». Это означает, что человек трудится в мирном расположении духа, διάθεσίς άγαθή[2303]. Это состояние возникает и поддерживается созерцанием, благодаря возносимым молитвам. Вот почему монахи стремились продлить часы молитвы. Их целью, как сказал Кассиан, было orationis status («молитвенное состояние»)[2304]. Однако продолжительность молитвенных упражнений неизбежно приводит к усталости и рассеивает внимание. Жизнь же как таковая по сравнению с молитвой является привычным состоянием сердца (κατάστασις)[2305]. Следовательно, мы должны возвышать свои сердца до этого привычного состояния, которое в какой‑то мере само заслуживает того, чтобы именоваться молитвой, при этом не имеет значения то, как часто оно побуждает нас творить молитву.
Невозможно достичь непрерывной молитвы сразу. Человек, вступивший на путь веры, дoлжeн начинать с устных молитв и преуспеть в их повторении. Феофан Затворник часто говорил о «молитвенном правиле», которое каждый благочестивый христианин устанавливает вместе со своим духовником; помимо этого, он, несомненно, привносит и другие молитвы, отвечающие его личным потребностям или велению сердца[2306].
В русском тексте Духовной брани можно прочитать, что святые отцы прибегали к помощи «выплескивающихся молитв», чтобы внимание не рассеивалось[2307]. О них упоминает и Кассиан, говоря, что они были распространены в Египте, а также на Синае, в Палестине, Сирии и по всему христианскому миру[2308]. Отличительными чертами этих молитв являются краткость и простота, непрестанное проговаривание вполголоса (μελετάν — медитировать)[2309]. По началу аскеты использовали в своей практике огромное количество разнообразных молитв подобного рода. Однако с течением времени предпочтение было отдано определенным из них (в частности, ст. 2 из Пс 69: «Поспеши, Боже, избавить меня, поспеши, Господи, на помощь мне»)[2310], в конце концов монахи начали отказываться от всех свободных формул в пользу одной единственной — «молитвы Иисусовой»[2311].