Но принципиальное соприкосновение религии и философии происходит тогда, когда в последней вопрос о Боге теснейшим образом связывается с вопросом о бытии. Усилие проникнуть в средоточие бытия того, кто ограничен в своем бытии, всегда вызывало в греках страстное желание безусловного Бытия.
Итак, θεολογία[273] становится одной из трех основных частей философии, завершением и вершиной человеческой мысли[274].
В любом случае подобный философский подход к проблеме Бога остается проблематичным для исповедуемой религии. В передаче на языке рациональных понятий высшее и совершенное Бытие действительно становится «идеей^>, неподвижным двигателем, но трансцендентным и неспособным сообщаться с миром; или же становится универсальным законом, но имманентным событиям этого мира, едва ли не слепым роком. В этом • контексте молитва, существенное религиозное действо, может быть вознесением духа к Богу[275], ибо бытие по своей сущности умопостигаемо, но не может стать диалогом.
Из этого вытекает странное противоречие. Бог есть высшее блаженство человека, но не освобождает его от зла, столь устрашающего для древнего человека, как смерть, одиночество, рок. В конце концов идеал подражания Богу становится ненавистным μέγα φρονεΐν, такова ύβρις, или несоразмерность, гордыня, которая оказывается губительной для смертного, возжелавшего, подобно обезьяне, подражать абсолюту[276].
Библия переносит нас в иной контекст, в царство веры в «Бога Отца вседержителя, творца неба и земли». Он — первоначало всего сущего, но существенно иным образом. Библия не содержит в себе трактата о Боге, а приглашает слушать его слова и ответить ему. Этот Бог — «виновник всего происшедшего, сущего ныне и в будущем» (Иф 9, 5). Человеческая история движима не слепым вечным Законом, а волей некоей живой Личности, питающей отцовские чувства к собственным чадам (ср. Пс 27, 10); во Иисусе Христе Он усыновляет людей как истинных сынов (Гал 4, 5 сл.)[277].
Добро и зло, жизнь и смерть, нищета и богатство — все приходит от Господа (Сир 11, 14). «Бог богов» (Вт 10, 17) может избавить* свой народ от смерти (Ис 3, 7 сл.), освободить человека от власти Лукавого (1 Ин 5, 18 сл.). Изгнанники к Нему взывают (см. Пс 42–43), когда вера подвергается испытанию. Наконец, Иисус возвещает заповедь: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф 5, 48). Желание совершенствования совсем не производная от самонадеянности, но, напротив, нужно стать «ребенком» — в качестве образца для подражания человечеству предуказаны дети (Мк 10, 15 сл.).
Лишь в одном моменте христиане оказываются, очевидно, в невыгодном положении. Вослед Платону отцы говорят о блаженстве, происходящем от познания Бога. «Ничто из того, что есть на земле, — пишет Евагрий, — не приносит наслаждения, равного познанию Бога»[278]. Но в Библии Бог пребывает в неприступной тайне, и именно поэтому Он — Отец, то есть свободная Личность, принадлежащая безусловно себе[279]. Однако, с другой стороны, Евангелие есть «откровение тайны, о которой от вечных времен было умолчано, но которая ныне явлена» (Рим 14, 24–25). Значит, Неприступный сам, по благодати, во Иисусе Христе дает себя познать в своих чадах.