***
«Я знаю, что значит быть внезапно отключённым, – мог сказать я ей. – Я знаю, каково это в начале, когда ты выброшен на произвол судьбы, больше не являясь частью чего-либо, отрезан от всего, что тебя всегда определяло. Ни дома, ни людей, ни работы. Внезапно все становятся врагами. Вы допустили непростительную жестокость, совершили поистине разрушительный акт. И благодаря этому вы потеряли всё, включая большую часть себя. Я знаю ощущение непреодолимого желания вновь быть частью чего-то. Я знаю, как сильно это желание и как страшно быть изолированным и отделённым. Этот процесс нового рождения, которому вы подвергаетесь, сродни физическому рождению. Чрево, из которого вы только что себя исторгли, возможно, было ядовитым и удушающим, но оно было таким тёплым, безопасным и знакомым, а теперь вы в совершенно ином мире, ослепительно ярком и суровом, и всё выглядит и работает не так, как раньше. Здесь холодно, одиноко, всё незнакомое, и вы не можете вернуться». Вот что я мог ей сказать, но не сказал. Она не спрашивала, а я никогда не смог бы сказать это с должной торжественностью. Лично мне нравился тот период, в котором она сейчас находилась – разрыв всех связей, отделение от всех и всего, разбивание вдребезги своей прежней жизни. Да, это было мучительным, но также и экстатичным. У меня не было той проблемы, что была у Лизы, проблемы избирательности – отбросить одни вещи и оставить другие – я сбрасывал всё разом. Я не старался сохранить себя ни для чего. Меня не волновал успех, поскольку я никогда не думал, что успех возможен. Меня не волновала моя дальнейшая жизнь, поскольку я никогда не думал, что переживу свою одержимость. Я был просто воодушевлён и полон энергии, впервые переживая вкус свободы. Моя последующая жизнь произошла лишь как приятное дополнение. Я никогда не думал, что будет что-то после. В тот свой начальный прорыв я первый раз в жизни почувствовал себя чистым, свободным и способным самоопределяться, словно моя жизнь стала действительно моей, что возможно нечто иное, нежели невежество и ложь. Но нет приятного метода добиться этого, что Лиза уже успела узнать. Это жестокое, отвратительное дело, и лучше сделать его побыстрее. Никто не может себе представить до какой степени сформирован людьми и условиями своего окружения, пока не предпримет попыток выпутаться из этого, и Лиза сейчас занимается именно этим – выпутывается. Это не сильно отличается от рождения ребёнка, только человеком, которого она выталкивает в мир, является она сама.
***
Я распечатал черновик главы о потоке, воплощении желаний и интеграции и придвинул его Лизе. – Окей, советник, вы мой новый секретарь. Что вы думаете? Она жадно схватила листки и несколько минут читала. – Полагаю, должна вам сказать, – начала она, – что я не человек нью-эйдж. Когда речь заходит о желании, намерении, воплощении, потоке, препятствиях, я не могу быть вашим лучшим критиком. – Или, возможно, поэтому вы и есть лучший критик, – сказал я. – Всё это не колдовство и не волшебство, просто так всё работает. И не только для меня – для вас, для всех. Вы распознаете это в своей жизни, если прекратите думать об этом. Нет причин, чтобы вы не могли прокомментировать этот материал. Скажите всё, что хотите. – Окей, – сказала она, – как насчёт примера того, о чём вы говорите? О том, как эти предполагаемые силы действуют в вашей жизни. Что-нибудь особенное. – Очень хорошо, – сказал я. – Единственной силой, однако, является наблюдение: видение того, что есть. Первое, что приходит на ум, это сегодняшнее утро, когда я ехал на мотоцикле, исследуя дороги на западном побережье озера. Вы знаете эти дороги, и вы видели мотоцикл. – Та штука возле ворот? Она ездит? – она рассмеялась над этой мыслью. – Я видела там только самый ужасный лимонно-зелёный Форд Пинто. У него вся крыша срезана. – Раньше там был мотоцикл Триумф-650. Я разбомбил его и мне пришлось купить этот Пинто. – Разбомбил? Что это зна...? Тут она впервые заметила трость, прислонённую к столу рядом со мной, и вскочила. – О, Джед, боже! Что случилось? Что вы сделали? Вы в порядке?
Она обошла стол, чтобы обследовать меня, и увидела бинты на моей левой ноге, шарнирный бандаж на колене и перевязанную левую руку. Бинты на плече и лопатке были скрыты рубашкой. – О, господи, – сказала она сквозь руки. – Что случилось? С вами всё нормально? – Всё нормально, уверяю вас, – я указал на кувшин с лимонадом. – Не могли вы налить нам немного? Он насмехается надо мной уже целый час. Потом сядьте, и я отвечу на ваши вопросы. – Это выглядит довольно серьёзно, – сказала она. – Честно, вы в порядке? – Я в порядке, спасибо. Куча ссадин и вывихнутое колено. Ничего серьёзного. Немного хочется пить. – Но вы не в состоянии пройти два шага, чтобы напиться? – она налила стаканы и села с широко раскрытыми глазами и обеспокоенным видом. – Как-то всё немного заклинило. Чем меньше я буду двигаться, тем лучше. – Это из-за мотоцикла? Вы попали в аварию? – Превратил его в металлолом, да. Какой-то гринго на арендованной машине подрезал меня, он ехал мне навстречу и повернул налево через мою полосу прямо передо мной, и мне пришлось съехать с дороги. Несколько секунд полёта над кюветом и бабах! Прикончил его, кроме, может быть, мотора. – О, господи, с какой скоростью вы ехали? – Не знаю, миль шестьдесят пять или семьдесят*. При ударе медленнее. –-------- *100-110 км/ч –-------- – На вас был шлем? – Нет. Руки у неё тряслись. Она прилагала определённые усилия, чтобы оставаться спокойной. – О, боже. Вы ничего не сломали? Не ударились головой? Сотрясения нет? – Множество ссадин, колено ноет, и чувствую себя довольно разбитым. После того, как мы с мотоциклом разлетелись в разные стороны, меня ещё хорошенько протащило. – О, боже, – сказала она опять. – А что было потом? Приехала скорая? – Никто не приехал, никто даже не остановился. Я прилично здвезданулся о бензобак, и это отняло у меня всё внимание. Вероятно, прошло не меньше десяти минут, прежде чем я смог как следует прийти в себя и оценить ситуацию. – Звезданулся...? Ээ... Ох! Господи Иисусе, с вами всё хорошо? – Всё нормально, и хватит об этом. В общем, немного погодя я сделал несколько звонков – мой сотовый оказался в порядке. Потом подъехали какие-то ребята на пикапе и мы сторговались обменять остатки моего мотоцикла плюс стопку песо на этот милый зелёненький Пинто без крыши. Вы можете пользоваться им, когда пожелаете. Ключи внутри. – Я с ума с вами сойду. Вы были у доктора? – Я был в клинике. Теперь каждый день я должен ездить туда на перевязку, а это немного сложновато. Где-то около недели. На мне всё быстро заживает. Так вот, это и есть ответ на ваш вопрос. Вы спрашивали о примере интегрированных, со-творческих отношений со вселенной, и эта авария – прекрасный пример. Такой прекрасный пример, вообще-то, что я только сейчас начинаю это видеть. – А я думала как раз наоборот, – сказала она. – Ясно же, что вы не хотели падать с мотоцикла. Ясно, что вы не хотели получать все эти повреждения. – Это верно, но здесь в игру вступает сдача. Сдача это самая суть описываемых мной отношений. Вы правы, моим личным предпочтением было бы не падать с мотоцикла и не разбиться так, но в действительности мои предпочтения большой роли здесь не играют. У меня есть одно предпочтение, которое превосходит все остальные – и это предпочтения вселенной. Мне не обязательно любить или понимать их, хотя обычно я люблю их и понимаю. Этот маленький инцидент – сущий пустяк. Таким языком общается вселенная – достаточно громко, чтобы быть услышанной, но не громче. – И что это было за послание? – спросила она скептически. – В самое первое же мгновенье, в первую же секунду, я знал, что это не было серьёзной ситуацией. Я знал это непосредственно, быстрее чем мысль. Даже несмотря на тот факт, что я загадочным образом потерял контроль, и последующие несколько секунд были довольно неприятными. Я знал, что не погибну и даже не получу серьёзных травм.
– Вы называете это несерьёзными травмами? – она показала на мои повязки. – От падения с мотоцикла на скорости семьдесят миль в час? Нет, я назвал бы это лёгкой щекотокой. Ничего не сломано. Я даже голову не поцарапал. – Хорошо, что вы так философски к этому относитесь, – сказала она. – В том смысле, в котором вы это имеете в виду, я ко всему отношусь философски. Она села на место, оставаясь в напряжении. – Но как вы могли знать, что это не будет серьёзно? – Потому что это не имело бы смысла. Сейчас не время для перемен. Я знал, что не мой черёд умирать, потому что третья книга ещё не окончена. Я знал, что не буду серьёзно травмирован, потому что в этом нет никакого смысла. Для чего это должно было бы произойти? Нет причин для этого. Я не должен ни выучить урок, ни отработать свой порок, ни заработать баллы впрок. Это длинный способ сказать, что я понял в первую же секунду. Я знал это практически в тот самый момент, когда вылетал с дороги. – Вы подумали об этом мгновенно? – Нет, я знал это мгновенно. Я не продумывал это и не обращал в слова до сих пор. Сейчас это звучит несколько глупо, но тогда это было совершенно ясно. Казалось, она была сбита с толку. Эта тема интересна мне, и может иметь практическую ценность для неё, и я попытался получше её изложить. – Мысли — это ненужный этап. Мы можем знать вещи напрямую, без необходимости думать, в чём самые лучшие из нас до смешного неумелы. Зачем настаивать в переводе знания из его естественного природного формата в кусочки-байты, которые наш маленький мозг смог бы обсасывать? Мы ищем ещё один способ уменьшить вселенную до своих размеров, вместо того, чтобы расшириться до своей естественной величины. – Значит, вы не думаете? – Если о чём-то надо подумать, я высказываю или выписываю это, вывожу наружу, но это происходит только по отношению к книгам, которые должны быть написаны в любом случае. То есть, мне нужно думать об этом, но не думаю, что я думаю о чём-то ещё. Она посмотрела на меня очень подозрительным взглядом, который я вроде бы понял, но фактически нет. Заметив, что мой рот оставался открытым, пока я молчал, я подумал, что вероятно, это побочный эффект от таблеток. – Знаю, для вас это всё довольно странно, – сказал я, – но для меня это обычное дело. Этот пример с аварией в некотором роде драматичен, но такое функционирование в потоке – движение в соответствии с тенденциями, видение большей картины – так я действую во всех областях своей жизни. И довольно-таки преуспел в этом. Всё ещё учусь, однако, постигаю. Я ещё только яйцо I am only an egg. Она не уловила моего замечания. Пожалуй, лекарства немного сильнее пошатнули мой мозг, чем обычно. – Но как? – спросила она с сомнением, – Правда, как вы могли всё это знать? – Потому что всё работает определённым образом, и я вижу это. Здесь нет тайны. Никогда не происходит сбоя, или нарушения. Эти правила нельзя нарушить. Царство сна очень, ээ, упорядочено. Никакой случайности, никакого хаоса. Идея серьёзной аварии – что меня может сбить машина, что я получу травму или умру – я не могу вам объяснить, насколько это невозможно. – Невозможно? – Нет, не невозможно. Это неверное слово. В моём лексиконе нет слов для моего образа бытия. Это не имело бы смысла, это было бы нарушением. Лучше сказать нельзя. Этого просто не могло случиться. – Но такие вещи случаются, – запротестовала она. – Люди получают травмы и умирают всё время. Они погибают трагически, преждевременно, в авариях, пожарах, от насилия и болезней. – Правда? – Конечно, правда. – Неправильность во взгляде наблюдателя. – А? Что это значит? – Рабиндранат Тагор сказал... – Рабиндра кто?