В путь – немедленно в путь! Кровь кипит у меня в жилах! Прочь, о душа моя! Поднимай скорее якорь! Руби канаты – отчаливай – ставь все паруса! Не довольно ли стоять здесь, словно вросшие в землю деревья? Не довольно ли пресмыкаться, есть и пить, словно грубые животные? Не довольно ли омрачать свой ум книгами?
Вперёд – держи курс только в открытое море, о отважная пытливая душа моя, я с тобой, и ты со мной; мы поплывём с тобой туда, где ни один моряк ещё не плавал, рискуя кораблём, собой и всем на свете.
О, храбрая душа моя! О, дальнее, дальнее плавание! О, безрассудная, спасительная радость! Не все ли моря божьи? О, дальнее, дальнее, дальнее плавание!
– Уолт Уитмен –
Эпилог
Ну почему так скоро стало поздно? Настала ночь, а только что был день. Сейчас декабрь – недавно был июнь. О боже мой, как быстро время пролетело! Ну почему так скоро стало поздно? – Доктор Сьюз –
Глубоко расслабившись, в настроении, дружелюбном к смерти, я сидел в волшебном кресле и без усилий скользил сквозь лунную ночь в нескольких футах над поверхностью тихо спящей планеты. Kyrie из «Торжественной мессы» Бетховена наполняла пространство подобно тёплому золоту, в то время, как сельский ландшафт Вирджинии проносился мимо. Ночь была холодной, но мне было тепло в моём волшебном кресле. Виды и звуки создавали и определяли моё сознание. Не было ни прошлого, ни будущего. Холмы, поля и леса потеснились, чтобы дать место маленькому городку – поселение людей на планете под названием Земля. Город спал; мы без труда промчались сквозь него и снова выехали на бегущие мимо поля. Впереди появилась встречная машина, свет фар приближался, подобно тому, как он приближался к Брэтт в её последние секунды. Если свет этих фар пересечёт черту, я готов, и надеюсь, Брэтт тоже была готова. Надеюсь, её последние мгновенья были похожими на эти – было время вспомнить хорошо прожитую жизнь, исполненную роль, сыгранную игру. Надеюсь, у неё была секунда с половиной, чтобы попрощаться и поблагодарить. Особенно поблагодарить. Благодарю за гостеприимство. Спасибо за отпущенное мне время.
***
Есть две эмоции, которые наполняют и вдохновляют человеческое животное: страх и смесь благодарности, любви и благоговения, которую лучше всего назвать агапе. Когда уходит страх, приходит агапе. Выражаясь более точно, чистый белый свет сознания, проходя через призму «я», разделяется, чтобы стать вселенной, какой мы её воспринимаем. Если призма «я» серая и тёмная от невежества, забита страхом, заражена эго, то такой становится и вселенная, излучаемая из неё. Вот так просто. Когда призма
освобождается от подобных пороков, то вместе с ней меняется и вся вселенная. Она становится более понятной, более яркой, более игривой и волшебной. А поскольку мы являемся линзами, через которые она проецируется, мы все принимаем участие в её образовании и движении – со-творцы собственной вселенной. Это Человеческая Взрослость. Духовное Просветление по существу то же самое, только здесь предпринимается последний шаг в очищении призмы «я» – она ликвидируется. Приближающаяся машина осталась на своей полосе, пролетела мимо и исчезла. Мне была дана жизнь, и я прожил её. Я сделал всё, что мог. Я сыграл свою роль. Я произнёс все реплики, собрал все ключи, поразил все цели. Я родился ребёнком и стал взрослым, а затем я пошёл дальше, покуда было куда идти, прошёл весь путь до странного пустого места под названием «готов». Я написал книги, в которых рассказал о том, о чём сам когда-то хотел узнать. Эти книги и диалоги представляются мне как один длинный разговор с собой до пробуждения, с тем, кто должен был идти, пустился в путь и ушёл. Вот чем на самом деле являются все три книги. Чем ценны подобные книги? Полагаю, тем, чем они ценны для конкретного читателя. Если бы кто-то подошёл ко мне, когда это всё начиналось, и предложил мне эти книги, я бы отдал за них руку и ногу, в буквальном смысле и без колебаний. Серьёзно? Вам нужна всего лишь рука и нога? В чём тут подвох? Я бы смог прожить без конечностей. Но во лжи – нет. Кажется, словно это было миллион лет назад, когда я стоял на краю пирса и бросал свои смехотворно ценные часы в воду, как сегодня почти поступила Мелисса с плотно упакованными останками своей матери. Я мог бы поступить гораздо умнее с теми часами, но они были слишком тяжёлыми, поэтому я выкинул их. Громкий, глупый поступок, да, но то было время громких и глупых поступков. Сейчас мне радостно оттого, что тогда у меня хватило ума быть таким дураком. Когда ты стоишь на краю пирса, готовый выбросить фамильную драгоценность навсегда, ты знаешь, что это дурь, и что это не дурь в единственном случае – если ты действительно собрался идти до конца. А ежели так, если ты реально намерен это сделать, тогда кровная измена и несколько унций металла – небольшая цена. В противном случае это лишь бессмысленный, глупый и непростительный поступок. А дело в том, что когда ты берёшь эти часы, которые тебе вручили с доверием и со смыслом, и кидаешь их в чёрную воду, видна только дурная часть уравнения, но ты должен пойти и сделать это, потому что часы слишком тяжелы для чего-либо ещё, и ты знаешь, что если ты не утопишь их, они наверняка утопят тебя. Это волшебное кресло, эта ночная планета, эта музыка, эти руки – это всё не моё, я не могу их сохранить, но сейчас они у меня есть. Прямо сейчас они со мной, они мои, но лишь на мгновенье, а урок мгновенья таков, что его нельзя ухватить. Нет настоящего, есть только пересечение прошлого и будущего, каждое из которых обладает странным очарованием небытия. Вспомнилось о моём первом друге в этой жизни. Она была, ей-богу не вру, слонихой. Мы вместе были маленькими детьми. Я знал её имя, а она знала моё. Я мог бы рассказать об этом, но думаю, не стану. Она всё ещё жива, и я знаю, где она. Возможно, я когда-нибудь навещу её. А может, нет. Ещё вспомнилось, что как-то раз – и я опять не вру – я мчался в сумерках на роскошном спортивном автомобиле по шоссе 666, машину подбросило на полной скорости, и я припомнил всех мыслимых богов, чтобы не врезаться в понурого белого длиннорогого бычка, беспечно вставшего поперёк дороги. Перед машины был повреждён, и мне пришлось провести всю ночь – я снова не шучу – на индейском кладбище. На шоссе 666. Когда я попытался отыскать невероятное животное, оно исчезло, хотя ему совершенно некуда было деваться. Я был молод, и то была необыкновенно тёмная, холодная и длинная ночь. Или, быть может, мне это приснилось. Часы, друг слон, длинная ночь на шоссе 666 – быть может, моя жизнь проходит у меня перед глазами, заставляя меня заинтересованно следить за следующей парой приближающихся фар. Или, быть может, эта ночь добавится к тому списку. Прощание с человеком, так похожим на меня. Произнесение моей первой и последней прощальной речи. Навязчивая, сверхъестественная красота этой поездки. А так же опускание занавеса большой части моей собственной жизни. С учительствованием, говорением, писанием теперь покончено. А потом... Щёлк. Я готов. Моя работа выполнена. Временная работа автор-учитель закончена. Всё началось двадцать лет назад, когда стрела с алмазным наконечником попала мне прямиком промеж глаз. Сначала это было чем-то одним, затем другим, затем чем-то ещё, и теперь, вот, закончилось. Я завершил свою жизнь, выполнил свою
задачу, внёс свою лепту. Если я не упоминал раньше, что просветление бессмысленно, прошу прощения, я имел это в виду. Просветление бессмысленно. В бесконечном, вечном небытии не-я нет никаких смыслов. Окончен контекст, который придавали моей жизни писательство и учительство. Всё, что мне осталось теперь, это удалиться в свой новый дом и играть со своим новым другом, Майей. Мальчик с собакой. Торжественна Месса пронзала моё сердце. Полная луна стояла высоко и отбрасывала сказочное зарево на сверкающий ландшафт. Я отпустил все мысли и воспоминания и водворился в настоящем моменте, настолько погружённый в красоту, что мог бы остановить войну. Пережить этот момент казалось святотатством. Я посмотрел на Лизу, интересуясь, знает ли она, где мы. Она вела машину сквозь бесконечно короткую ночь, а по её улыбающемуся лицу ручьём лились слёзы. Она знала, где мы.
Окончен праздник. В этом представленьи Актерами, сказал я, были духи. И в воздухе, и в воздухе прозрачном, Свершив свой труд, растаяли они. Вот так, подобно призракам без плоти, Когда-нибудь растают, словно дым, И тучами увенчанные горы, И горделивые дворцы и храмы, И даже весь — о да, весь шар земной. И как от этих бестелесных масок, От них не сохранится и следа. Мы созданы из вещества того же, Что наши сны. И сном окружена Вся наша маленькая жизнь. (перевод М.Донского)
– Шекспир –