овный, иже есть глагол Божий. Достойно убо те, кои отвергаются себя, начиная смирением востекать на высоту ведения, и дастся им свыше силою Божиею слово премудрости, яко благовествующим спасение Церкви Его (Пс. 67, 12). “Да ведают все христиане, - говорит Симеон Новый Богослов, - что Христос есть неложнейший истинный Бог, и воистину, по обетованию Своему, является любящим Его и исполняющим заповеди Его, и вместе с явлением Своим дарует им Духа Святого, и вновь чрез Духа Святого пребывает с ними и Отец и Сын. Такие мужи духоносцы, когда говорят, не сами от себя говорят, но от Святого Духа” (Слово 63, пар. 6). Некогда самому св. Симеону Новому Богослову явился таинственно Дух Святой, и спрошенный, как он Его видел и в каком образе, св. Отец сказал: простым и безвидным, однакоже как свет. “И когда я увидел то, чего никогда не видел, удивился сначала и сам в себе рассуждал, что бы это было такое. Тогда он таинственно, но внятным голосом сказал мне: Я так ¬нисхожу на всех Пророков и Апостолов, и на нынешних избранников Божиих и святых, ибо Я есть Святой Дух Божий” (Деят. и Богословские главы, глава 184). Итак, через святых Отцов Церкви глаголал Сам Дух Святой, по неложному свидетельству Его Самого, и этим обуславливается великое значение их для нас, христиан. А каким сокровищем для всех любителей истинного христианского ведения являются они, пусть об этом расскажет нам искренняя и откровенная исповедь одного из знаменитейших наших подвижников - святителя Игнатия, великого проповедника покаяния. “Еще когда я учился, - говорит он, - не до веселий, не до развлечений было мне! Мир не представлял мне ничего приманчивого. Мой ум был весь погружен в науки, и вместе горел желанием узнать, где кроется истинная вера, где кроется истинное учение о ней, чуждое заблуждений и догматических, и нравственных. Между тем предстали взорам моим уже грани знаний человеческих в высших, окончательных науках. Пришедши к граням этим, я спрашивал у наук: “что вы даете в собственность человеку? Человек вечен и собственность его должна быть вечна. Покажите мне эту вечную собственность, это богатство вечное, которое я мог бы взять с собою за пределы гроба! Доселе я вижу только знание, оканчивающееся землею, не могущее существовать по разлучении души с телом! Науки молчали. За удовлетворительным ответом, за ответом существенно нужным, жизненным, обращаюсь к вере. Но где ты скрываешься, вера истинная и святая? Я не мог признать тебя в фанатизме, который не был запечатлен Евангельской кротостью; он дышал разгорячением и превозношением! Я не мог признать тебя в учении своевольном, отделяющемся от Церкви, составляющем свою новую систему, суетно и кичливо провозглашающую обретение новой, истинной веры христианской через осмнадцать столетий по воплощении Бога Слова! О, в каком тяжком недоумении пребывала душа моя! Как она томилась ужасно! Какие на нее восставали волны сомнений, рождавшиеся от недоверчивости к себе, от недоверчивости ко всему, что шумело, вопияло вокруг меня от незнания, неведения истины. И начал я часто, со слезами умолять Бога, чтобы Он не предал меня в жертву заблуждения, чтобы указал мне правый путь, по которому я мог бы направить к Нему невидимое шествие умом и сердцем. И се чудо! Внезапно предстает мне мысль: сердце к ней, как в объятия друга. Эта мысль внушала изучать веру в источниках - в писаниях св. Отцев! “Их святость, - говорила она мне, - ручается за их верность: их избери себе в руководители”. Повинуюсь. Нахожу способ получить сочинения св. угодников Божиих, с жаждою начинаю читать их, глубоко исследовать. Прочитав одних, берусь за других, читаю, перечитываю, изучаю. Что прежде всего поразило меня в писаниях Отцов Православной Церкви? - Это их согласие чудное, величе¬ственное. Осмнадцать веков в устах их свидетельствуют единогласно “единое” учение Божественное! Когда в осеннюю ясную ночь гляжу я на чистое небо, усеянное бесчисленными звездами, столь различных размеров, испускающими единый свет, тогда говорю себе: таковы писания Отцов! Когда в летний день гляжу на обширное море, покрытое множеством различных судов с их распущенными парусами, подобными белым лебединым крыльям, судов, бегущих под одним ветром, к одной цели, к одной пристани, тогда говорю себе: таковы писания Отцов! Когда слышу стройный многочисленный хор, в котором различные голоса в созвучной гармонии поют единую Божественную песнь, тогда говорю себе: таковы писания Отцов! Какое, между прочим, учение нахожу в них? Нахожу учение, повторенное всеми Отцами, учение, что единственный путь ко спасению - последование неуклонное наставлениям св. Отцов. “Видел ли ты, - говорят они, - кого прельщенного лжеучением, погибшего от неправильного избрания подвигов, - знай: он последовал себе, своему разуму, своим мнениям, а не учению Отцов, из которого составляется догматическое и нравственное Предание Церкви”. Мысль эта послана Богом, от Которого всякое даяние благо, от Которого и мысль благая - начало всякого блага. Мысль эта была для меня первым пристанищем в стране истины. Здесь душа моя нашла отдохновение от волнения и ветров. Мысль благая и спасительная! Эта мысль соделалась краеугольным камнем для созидания души моей! Мысль - дар бесценный всеблагого Бога, хотящего всем человекам спастись и прийти в сознание истины! Эта мысль соделалась моею звездою-путеводительницею! Она начала постоянно освещать для меня многотрудный и многоскорбный, тесный, невидимый путь ума и сердца к Богу” (т. I, с. 554-579). Да будет, братия, эта благая мысль путеводною и вашею звездою во дни вашего земного странствования по волнам житейского моря! Аминь! Произнесено в 1928 году в г. Варна. Слово в день рождества св. Иоанна Предтечи. “Аще мир вас ненавидит, ведите, "ко Мене прежде вас возненавиде” (Ин. 15, 18). Не только жизнь празднуемого ныне св. Иоанна Предтечи, но и вся история христианства самым убедительным образом доказывает справедливость этих слов нашего Спасителя. Как только появилось христианство в мире, оно было встречено ненавистью мира - сначала иудейского, а потом и языческого. Верность свою Христу первые христиане запечатлели кровью многочисленных мучеников. На почве, обильно обагренной кровью мучеников, воздвигнуто было величественное здание первого христианства. Потом мир иудейский и языческий был побежден, но не уничтожен. Он продолжал существовать и в недрах самого христианства, хотя и в преображенном виде. Если хотите убедиться в справедливости сказанного, посмотрите в летописи христианства. Кто так часто среди христианства возбуждал вражды, раздоры, смятения, преследования нередко лучших из христиан, силился угашать светильники веры? Кто наполнил христианство мучениками, пострадавшими от людей, которых также называли христианами? Кто жизнь Афанасия Великого превратил в странничества изгнанника? Кто не оставлял спокойного дня в жизни Василия Великого и Григория Богослова? Кто заточил Златоуста? Кто был причиной того, что многие святые убегали от христианских городов и находили себя в большей безопасности в пустыне между зверями? Не мир ли, хотя и побежденный в свое время силою веры Христовой (1 Ин. 5, 4), но не уничтоженный и еще продолжавший жить в недрах самого христианства и ненавидеть тех, которые действительно Христовы суть, а не именем только или, по крайней мере, деятельно старающихся быть таковыми. И чем ближе поспешает к своему концу течение мировой жизни, тем с большей силой проявляется ненависть мира к истинным последователям Христовым. На заре новой истории не эта ли ненависть мира ко Христу и к истинному христианству залила кровью почти все страны запада, в которых во имя мнимой и призрачной свободы гражданской подавлялась истинная свобода христианская? А в самое последнее время не эта ли ненависть мира ко Христу и к христианам разрушила единственное в своем роде христианское государство - Русское - и залила кровью обширные равнины земли Русской? И не мы ли, изгнанники рассеяния, являемся жертвами этой ненависти мира к нашей Родине? Но хотя мы и сделались жертвами ненависти мира сего, не будем самообольщаться. Не будем думать, что уже по одному тому мы сами совершенно чужды духа этого мира и его ненависти ко всему христианскому! Если не проявляется он в грубом виде чистого антихристианства, то не существует ли в более тонком, преображенном виде? Наблюдение над жизнью мира, к сожалению, показывает, что в этом виде мир действительно существует и среди нас. В самом деле. Если бы кто из нас, по своему положению в обществе, находящийся на виду мира, совершенно предавшись влечению христианского духа, решился отвергнуть всякие зрелища, увеселения, развлечения, расточать имения только на бедных, прилепляться исключительно к храму Божию, не станет ли мир сего своего беглеца преследовать уязвляющими взорами? Не направит ли на него стрелы своего остроумия? Не найдутся ли люди, которые усомнятся даже в здравомыслии такого человека только потому, что он не применяется к миру и его нездоровым понятиям и неправым правилам? Не трудно христианскому благоразумию осудить искусство, награжденное некогда в лице Иродиады усеченною главою проповедника покаяния и целомудрия и уже по одному этому воспоминанию неприятное для размышляющего христианина. Почему же на поприще этого искусства так часто идут христиане и христианки? Н